Саша Магнолева - Букет из двух нарциссов

В размышлениях о том, какой же пан Американ на самом деле, я незаметно для себя закончила уборку всего правого крыла. У меня оставалось еще полчаса, идти помогать другим я, конечно, не хотела, поэтому решила еще раз заглянуть в кабинет Гавела, проверить, все ли там идеально. Когда все недочеты: пятно на настольной лампе, пыль на деревянных фигурках и отпечатки пальцев на выключателях, – были устранены, я услышала шаги и обернулась. На пороге стоял смущенный Гавел.

– Ты тут? – лаконично спросила я.

– Люблю приходить на работу, когда здесь никого нет, – ответил пан.

– Но почему бы тогда не работать дома?

– Потому что никого нет здесь, – сказал он, выделив последнее слово.

Развивать тему я не стала, и так было ясно, что он не в духе, а в семье у него что-то не ладится. Он прошел в центр кабинета и сел за стол.

– Можно вопрос? – осмелилась я.

– Да? – неуверенно ответил он.

– У тебя на стене висит патент. А что ты изобрел?

– Одну технологию. Она применяется при производстве металла на сталелитейных заводах.

– Металла? Но ты ведь продаешь вино, да?

– До вина я был инженером.

– А как так получилось, что ты стал заниматься вином?

– Патент принес мне большие деньги, я мог больше не работать на заводе. И тогда я решил открыть свою компанию.

– Но почему вино?

– Тогда я думал, что это романтично. Представлял себе виноградники, глянцевую листву, вбирающие солнечный свет ягоды…

– Ага, а оказался в душном офисе при пыльном складе.

Он помолчал секунд десять, а потом неожиданно констатировал:

– Ты хорошо говоришь по-английски.

– Для уборщицы? – усмехнулась я.

– А ты точно уборщица? – Гавел подозрительно прищурился.

– В данный момент да. Ты только посмотри, как я тебе лампу отмыла!

– Спасибо. Я ценю это. А вообще ты кто? – спросил он, постукивая по столу кончиками пальцев.

– Я писатель.

– А… – облегченно вздохнул Гавел, будто у него от сердца отлегло. – А зачем ты убираешься?

– Решила узнать, как простые люди живут, – озвучила я снобскую версию. Не говорить же ему, что мне тупо нужны деньги, а писательством я их не заработаю, потому что уже четырнадцать лет ничего не пишу.

– Да, это интересный опыт, попробовать себя в другой профессии. Я когда-то работал грузчиком, и это было весьма необычно – делать что-то своими руками, – сказал пан, для убедительности показывая мне свои холеные руки со свежим маникюром.

В этот момент он полностью преобразился – тусклые прежде глаза заблестели, вместо сжатых тонких губ появилась улыбка на пол-лица, плечи расправились, и он сразу стал мужественным и привлекательным. Я так удивилась, что просто молча на него смотрела, а он продолжал:

– Этот опыт физического труда изменил мое представление о простых людях, о работе, о жизненных ценностях. Наверное, работа уборщицы очень полезна для тебя как для писателя? – спросил он с воодушевлением.

– Еще бы! Ни одна другая работа не дает так много узнать о людях, как эта! – наконец отмерла я.

– Звучит пугающе, – и разговорчивый Гавел с сияющими глазами мгновенно превратился обратно в жухлого пана.

По дороге домой я неожиданно пришла к мысли, что если бы я и согласилась выйти за кого-нибудь замуж, то мой муж был бы похож на Гавела: богатый, щедрый, поддерживающий мое желание заниматься искусством, и при этом достаточно требовательный, чтобы заставить меня писать, а не только представляться писателем. Подумав об этом, я тут же себя одернула: и с каких это пор мне стали нравиться сорокалетние невротики?

Семь лет назад мне казалось, что мужчина в сорок – безнадежный старик. Впрочем, выбирать особо не приходилось. Мне было двадцать восемь, я снимала двушку на двоих и все еще была не замужем.

«А ведь были же неплохие варианты! Пробросалась девка, пробросалась… А ведь Жанна Самари за меня стареть не будет! Выйти бы замуж хоть за какого-нибудь мужичка, лишь бы с приличной квартирой!» – думала я однажды, сидя на работе в десять вечера.

Бойтесь своих желаний. Они сбываются. И в первую очередь – самые глупые.

Шляхтич прилепился ко мне, как моллюск-камнеточец к куску мрамора, на конференции для сотрудников издательского бизнеса. Этот морской финик, по его словам, заприметил меня еще утром, во время приветственного кофе в фойе отеля. Потом весь день держался рядом, особого раздражения не вызывая, но и желания познакомиться поближе – тоже.

А вот вечером, когда официальная часть мероприятия закончилась и начался банкет, клеиться он начал со всей очевидностью. Но он оказался Скорпионом, а их домогательства – это просто вершина иезуитской мысли. То есть ты вроде понимаешь, что он к тебе пристает нагло и пошло, но при этом он обставляет все так, что, если ты дашь ему в морду или по яйцам, он сможет возмутиться и заявить, мол, его слова имели самый невинный смысл, а ты их неверно поняла исключительно в силу собственной испорченности. И ты же еще виноватой останешься.