Ксения Журбина - Две жизни. Банковский роман

Муж любил Инну. Этого ей было достаточно, чтобы понимать, что в свои двадцать лет она сделала правильный выбор, что она вовремя и очень удачно вышла замуж, сумев избежать бурных приключений, сопровождавших студенческую жизнь в общежитии. Теперь у нее есть замечательный муж, с которым они хорошо друг друга понимают и, несмотря на материальные трудности, живут, по советским меркам, вполне достойно.

И все же в браке Инна не чувствовала себя счастливой. При общности интересов и взглядов, характерами они были совершенно не похожи. Спокойный, уравновешенный Митрич, любивший делать все с толком и с «расстановочкой», и она – скорая на руку, импульсивная, с резкими скачками настроения и такой же резкой сменой планов и только что принятых решений. Она легко схватывала новое, легко бралась за любое дело. Но так же быстро остывала и бросала, если дело было ей не по плечу или оказывалось бессмысленной затеей. Инна была человеком инициативы, легкой на подъем.

Муж был ее полной противоположностью. Всегда доводил начатое дело до конца, ко всем вопросам подходил основательно. Случалось, что, принимаясь за решение проблемы, он так долго вынашивал решение, что проблема исчезала сама собой к моменту, когда он был готов действовать.

Сын военного и бывший курсант военной академии, муж Инны был приучен к порядку и дисциплине во всем. Его вещи лежали на полке в шкафу безукоризненно отглаженными и сложенными в аккуратные стопки. Каждая бумага на его рабочем столе знала свое место. Никто не смел даже прикоснуться к его тетрадям и конспектам. Она же вечно все разбрасывала, никогда не помнила, где что лежит. Ее бумаги валялись ворохом на отведенной для нее части рабочего стола, и это страшно раздражало мужа.

Инна знала, что муж часто злился на нее, но молчал, избегая ссор. И только, когда она в очередной раз заводила разговор о том, что кончились деньги и нужно снова брать подработку, хлопнув дверью, надолго уходил в библиотеку готовиться к лекциям или делать отчеты по хоздоговорам. Безденежье на то время было их самой большой проблемой. Утешало лишь то, что в их окружении так жили все. Они жили нормально, пусть не лучше, но зато и не хуже других.

Однако, если быть до конца честной с собой, Инна понимала, что в свои двадцать лет она не была готова к замужеству. Полное отсутствие у нее необходимых в семейной жизни навыков и умений, сопровождаемое столь же полным отсутствием дружеских и материнских советов относительно назревших проблем, со временем трансформировалось в непреодолимые обиды, претензии, нервные расстройства и прочие саморазрушения, удачно дополняющие сквозящий безысходностью и бессмысленностью социальный пейзаж застойного времени.

Другая проблема состояла в том, что у них долго не было детей. Вначале Инна думала, что это даже хорошо, не мешает учебе, но потом заволновалась. Все изменилось через семь долгих лет внезапно, нежданно-негаданно, если так вообще можно говорить о первой беременности, и было воспринято Инной как спасение, посланное свыше. Ее жизнь приобрела особенный смысл и вернула почти утраченные надежды на семейное счастье. Инна на полпути бросила аспирантуру и уехала рожать на свою родину, поближе к маме.

Родилась июльская девочка-ромашка. Именно ромашками запомнилась ей встреча на пороге родильного дома: счастливый дед, отец Инны, срезал полсотни крупных, налитых живительными соками садовых ромашек, заботливо выращенных матерью Инны в палисаднике под окнами их большого дома.

Высокий стройный сильный стебель, будто покрытые слоем лака резные листья, крупная золотистая головка в окружении белоснежных лепестков с тончайшими едва заметными прожилками – в тот момент именно так выглядело ее материнское счастье. Это счастье росло и взрослело вместе с дочерью. Иногда это счастье приходило во сне: узкая проселочная дорога пересекает огромный залитый солнцем ромашковый луг, целое море ромашек; по дороге бегут две женщины – большая и маленькая; они крепко держатся за руки и весело смеются.

Вместе с рождением дочки, которую назвали Лера, в душе Инны навсегда поселилась тревога, известная и понятная только матери. Ее собственное «я» чудесным образом раздвоилось, переплелось и утонуло в новом маленьком «я», переживая второе рождение, второе дыхание и, по сути, вторую жизнь.

Когда она вернулась из родильного отделения, в отцовском доме ее ждали длинные обстоятельные письма мужа, вынужденного быть на расстоянии, но с поразительной регулярностью отчитывающегося о купленных ценой невероятных усилий ползунках, кофточках и пинетках для дочки.