Анна Музыка - Дорогой мой друг

– Арсений, о чём будет ваша выставка? – я спросила.

– Ну, она… – он повертел в руках телефон, – она о взгляде человека, который никогда не покидал квартиры, на этот мир. На собственное жилище, на окружающее, на своих домашних, на прохожих, когда единственные для него источники информации – это, собственно, комнаты, дверь в общий коридор и окно. В основном здесь будет графика, но также я работаю с маслом, пастелью, ещё у меня есть несколько инсталляций.

– Звучит довольно интересно и необычно.

– Спасибо. Посмотрим ещё, что ты скажешь, когда увидишь, – он нервно усмехнулся, – а хочешь, я тебе сейчас покажу пару работ?

– Давай!

Он заскользил пальцем по телефону, и бросил в это время:

– Глеб, а ты свою картину куда-то продал?

– Нет, – отозвался незнакомец, который обрёл наконец имя.

– Вот, например, – уже мне, – это как бы вид в общий коридор с акцентом на тени. Или вот ещё, здесь главное – окно. У него есть только такой угол обзора и всё. Это всё, что он может узнать о жизни, понимаешь? Или, например, небо – по нему ведь тоже можно кое-что увидеть. Погоду, это понятно. Но и, как вариант, салюты, праздники. Через окно он изучает других людей. Какие они, чем живут соседи в доме напротив, он может рисовать их и как будто знакомится через это с их судьбами.

Я понимающе кивала, хотя в современном искусстве соображала очень мало. Картинки мелькали слишком часто у меня перед глазами, в основном какие-то наспех сделанные скетчи.

– Сеня, всё, прекрати, – Глеб взял меня за руку, – мы ушли. Зря ты дала ему согласие на просмотр. Теперь его за уши не оттащишь, пока всё не покажет. Всё, мой друг, увидимся в зале, – и он потянул меня к выходу.

– Ох уж эти творческие люди, – сказал он, когда мы вышли, – им так необходимо признание, что они могут явиться к вам с целой папкой своих работ и показывать, пока вы в отчаянии не вызовите полицию, или не съедите с квартиры, чтобы не обидеть тонкую душу.

– Ты ведь тоже творческий, – ответила я, – почему, кстати, ты не сказал раньше, как тебя зовут.

– И ты не сказала.

– Я как-то не подумала.

– А разве это вообще важно? Имена, возраст? Ты знаешь, что Фрида Кало изменила себе день рождения на целых три года, просто потому, что ей захотелось совпадать с Мексиканской Революцией?

– Не знала. Ладно, я могу понять про возраст. Но всё-таки хочется звать людей по имени. Это ведь дает столько вариаций на тему уровня отношений. Кто вы друг другу – начальник и подчинённый, друг, родственники. Можно столько теплоты передать через то, как ты зовёшь человека.

– Да. Теперь ты можешь звать меня Глеб-хлеб, и это будет очень забавно. Как в детском саду.

– Так тебя дразнили? Ты не любишь своё имя? Хах, ты это говоришь Лизе-подлизе. Но я всё равно очень люблю своё имя. И Глеб тоже мне нравится. Оно самодостаточное, не нужно думать, как к тебе обращаться, где грань формального и неформального. И вообще, такое внушительное. Как отрезали.

– Ладно, подумаю над твоей версией. Обещай мне только одно.

– Что угодно.

– Никогда. Даже под дулом пистолета, даже есть скажут, что от этого зависит моя жизнь или жизнь всей цивилизации, не называй меня Глебушка.

– Даже ни единого разочка?

– Никогда.

– Хорошо, я буду держаться. А «Глебчик»?

Он закатил глаза.

***

Мы разглядывали картины практически в полном одиночестве, народ не спешил заполнять залы. Все рисунки на стенах были похожи на наброски. Я пыталась понять современное искусство. Нет, в целом многие картинки были приятны глазу. Но это вроде как тренировочные версии, а где настоящие полотна? Или вот, например, загадка. В центре главного зала стоял деревянный короб. Точнее, это напоминало короб, а вообще конструкция состояла из нескольких деревянных палок, вокруг которых рандомно был оклеен скотч, разукрашенный разными красками. Что-то должно это означать?

«Ладно, – сказала я себе, – где-то должно быть описание и обозначение этого… чем бы там оно ни было». И это в модернизме удивляло меня больше всего – для того, чтобы понять, что автор заложил в своё произведение, невозможно было только почувствовать его, надо было прочитать инструкцию.

– Гадаешь, чем бы это могло быть? – насмешливо спросил меня Глеб.

– К сожалению.

– Это будет какая-то проекция, или что-то вроде того, – он задумчиво присмотрелся к красной полоске скотча, – я не совсем понимаю смысл происходящего, но Сеня так увлечён, что даже мне начинает казаться, что в задумке что-то есть.