Елена Тодорова - Ты теперь моя

Пять дней со свадьбы прошло, Сауля практически не вижу. Если проснусь достаточно рано, в столовой столкнемся. Он не завтракает. Только кофе пьет, пока Тоня суетится, предлагая ему всё на свете. Всё, что Саульский не заслуживает! Я в этом не участвую. Сама прекрасно наедаюсь, а он – пусть голодный ходит.

Какие-то дела у него. Все его люди мечутся. Что-то обсуждают, хлещут друг друга напряженными взглядами. Черным караваном выезжают. Возвращаются ночью. Слышу, как собаки лают и стихают двигатели во дворе. По ярким огонькам сигарет вижу, что стоят в мангальной, курят и тихо переговариваются. Окно открыто, а сколько ни пытаюсь, слов разобрать не получается.

У меня последние недели каникул, но отдыхать некогда. К папе в больницу езжу каждый день. Не одна, в сопровождении бритоголового амбала, которого Саульский ко мне приставил. Человек, очевидно, немой. Ни слова из него не вытащить. Даже не здоровается. Смотрит словно сквозь. Явно не в себе чудак. Может, и правда, немой.

– Здесь подожди, Чарли, – останавливаю его попытку выбраться из машины.

Не нравится, когда идет за мной. Все взгляды к нам притягивает как магнит этот уголовник в черном костюме.

Чарли – не имя. Представиться бритоголовый не пожелал. За «беззвучный режим» шикарную кличку получил – Чарли Чаплин. И пусть скажет спасибо, что не Герасим.

– Ну, как ты, пап?

Отец цепляет на измученное лицо улыбку.

– Все отлично. Сегодня анализы лучше. Ставлю, что завтра будет нужный набор цифр и сделают «химию». Ты не приезжай. Нечего тебе здесь сидеть целый день.

– Как не приезжай… – теряюсь я, замирая у распахнутого пакета. Стучу апельсином себе по лбу. – Придумал тоже! – на эмоциях перегибаю, но папа, конечно, благодушно прощает. – Я фильмы наши любимые принесу, будем «капаться» и смотреть.

Его аж передёргивает.

Знаю… Знаю, что не до фильмов ему. И даже не до меня. Но нужно же как-то держаться?!

– А хочешь, просто полежим. Тихо. Хватит храбриться. Я все понимаю, папочка. Знаю, что устал. Расслабься. Со мной можно. Вдвоем не страшно.

Замечая, как папа хмурится, игнорирую недовольство. Взбиваю подушку у него за спиной и улыбаюсь.

– Лучше все же, чтобы ты не приходила.

Я, естественно, прихожу. Никто и ничто не может удержать меня дома. DVD-диски остаются нетронутыми. Папа почти всё время спит. Сижу рядом. Слежу, чтобы «система» нормально капала, хотя медсестра и заверила меня, что проблем быть не может. Моментами тихонько плачу, а когда папа просыпается, улыбаюсь и ерунду всякую рассказываю.

Перед уходом захожу к ведущему доктору. Он заверяет, что, учитывая диагноз, прогнозы достаточно оптимистические. Обещает, что недели за три подготовят папу к перелёту. Необходимо, чтобы организм после химического удара восстановился.

Диски с фильмами оставляю постовой медсестре. В холле есть телевизор и DVD-плеер. Много временных жителей сидят на диванчиках, смотрят и обсуждают. Улыбаюсь этим людям. Для меня они герои! Их ответные улыбки, как самые добрые жизненные знаки. Веру не теряют. Это вызывает восхищение. После онкодиспансера, выходя под теплое и безмятёжное солнце, совсем по-другому смотрю на мир.

– В магазин заедем, Чарли. На Алеутской. Хочу папе кое-что докупить… – обращаясь к водителю, смотрюсь в зеркало и промокаю влажной салфеткой уголки глаз. – Езжай медленно, я скажу, где остановиться.

Но этот отморозок пилит совсем по другому пути, сразу за город. Когда я возмущаюсь и пытаюсь в очередной раз вызвать его на разговор, бровью не ведет.

– Да что с тобой такое??? Ты еще и глухой? Кто тебе права выдал? Остановись сейчас же! Меня тошнит! Плохо мне, понимаешь? Чарли… В бетон закатаю! Слышишь? Черт тебя подери! На ходу сейчас выпрыгну!

Отмирает глыба. Бросает в зеркало заднего вида настороженный взгляд, но голос не подает. Я выпрыгивать, безусловно, не планирую, но дверь на эмоциях, для красоты момента, открываю.

Жмёт по тормозам.

Отлично!

Под гул клаксонов выскакиваю посреди дороги. Выставляя ладонь, убеждаюсь, что водитель с правой полосы меня заметил и успевает среагировать, только после этого перебегаю на обочину. Стараюсь быстрее слиться с толпой. Понимаю, что мой поступок – чистой воды ребячество. Осознаю, что делаю себе же хуже, но по какой-то причине не могу остановиться.

Убедившись, что Чарли не преследует меня, заскакиваю в такси и диктую адрес Савельевой. После свадьбы мы еще не виделись. Сауль сказал, к нему приглашать нельзя, и меня не отпускал. Злость набирает оборотов, когда представляю, как он отдает Чарли приказ следовать строго «в больницу – из больницы».