Елена Тодорова - Улей

Внезапно на всю столовую гремит громкое чертыханье Алексея Илларионовича. Он, словно маленький ребенок, рассерженно шмякает ложкой в свою тарелку, и тыквенный суп разлетается во все стороны. Попадает и на Евино платье, но она со скрытым восторгом терпит этот факт.

– Ненавижу!!! Ненавижу эту гадость! – заходится Алексей Илларионович свистящим криком.

– Господи! – возмущенно вскрикивает Ольга Владимировна, прикрываясь руками. – Прекратите немедленно…

– Папа, что ты творишь? Папа!

У Евы вырывается несдержанный хохот. К счастью, ни мать, ни отец не в состоянии обратить на нее свое внимание.

– Ненавижу! – дедушка Алексей продолжает усиленно елозить и плескать ложкой в тарелке.

– Я прошу вас… Алексей Илларионович…

На шум прибегает сиделка.

– Лидия Михайловна! – с облегчением выдыхает Ольга Владимировна. – Скорее, пожалуйста…

Женщина откатывает инвалидное кресло от стола, но Алексей Илларионович успевает швырнуть грязной ложкой сыну в лоб.

– Черт возьми! Папа!

Ева едва не падает под стол от смеха. Прикрываясь ладонью и краснея лицом, вовсю хохочет. Ей плевать, что тыквенное пюре залипло у нее в волосах, и рябью пошел лиф платья.

Пока Ольга Владимировна с салфетками кидается на помощь мужу, Алексей Илларионович резко утихает и заговорщицки подмигивает Еве. Она поднимает руку и выставляет большой палец.

Дедушку Алексея вывозят из столовой. Протестуя, он поет во всю мощь своего голоса известную портовую песню.

– Это просто возмутительно! – подрывается на ноги Павел Алексеевич и брезгливо отряхивает испачканную одежду.

– Что поделаешь… – сдержанно сопит Ольга Владимировна. – Старость меняет людей до неузнаваемости. И мы, к сожалению, никак не можем это предотвратить.

– Он, будто, специально…

– Нет. Нет, что ты, Паша? Он тяжело болеет… Знаешь, меня больше беспокоит то, что он ночами разъезжает по дому. Коляска поскрипывает, Алексей Илларионович напевает эти ужасные портовые песни, еще и за окном то ветер завывает, то чайки кричат… Одним словом, жуть!

– Семейка Адамс, – мрачно шутит Ева, хватая яблоко и с облегчением поднимаясь из-за стола.

Мать с отцом не успевают ей ответить. Из комнаты Алексея Илларионовича раздается протяжный разрыв аккордеона.

Ступая за порог квартиры, Адам сталкивается в холле с отцом. Закрывает дверь, пока Терентий Дмитриевич смотрит сквозь него и разговаривает по телефону.

– Что значит, могут быть проблемы? – небрежно накидывая плащ на плечи, говорит отец в трубку. – Леня! Судно зашло в порт – значит, должно быть отгружено. Не знаю! Выкручивайтесь, как хотите. Все должно быть в срок.

Адам бросает кожаную куртку на тумбу и, скрестив руки, опирается спиной на стену.

– Да, и насчет «Четвертого звена»… Слиянию быть. Да, уже решенный факт. Этот причал добавит нам необходимой мощи. Будем расширять базу, – довольно смеется Терентий Дмитриевич. – Исаев позеленеет от злости…

Уловив фамилию, Адам невольно напрягается.

– Дело двух-трех дней. Да, конечно. Именно. Хорошо. Нет. Точно, нет. Да… До связи, – разъединившись, отец еще некоторое время задумчиво смотрит на дисплей.

– Пап, – привлекает его внимание Адам.

– Привет, сынок, – рассеянно шепчет одними губами.

– Привет.

Терентий Дмитриевич прячет телефон в портмоне и, наконец, сосредотачивается на сыне.

– Днем звонила Ирина Викторовна. Ты пропустил прием, – говорит он со слышимым огорчением.

Адам ненавидит, когда голос отца становится таким сокрушенным. Будто сын – главное разочарование в его жизни. Будто он – ярмо на шее.

– Пусть эта сука сначала себе голову вылечит, – зло отмахивается парень.

– Адам. Мы с тобой тысячу раз обсуждали эту тему. Нельзя называть женщин суками, – терпеливо поясняет Терентий Дмитриевич, словно сыну все еще идет десятый год. Столько лет прошло, а ничего не изменилось. Разве только еще хуже стало. – Твоя мама…

Слушать что-либо о матери Адам не собирается. Одно лишь существительное «мама» до сих пор отзывается внутри него волнами боли.

– Они и есть суки, – взрывается, резко перебивая отца. – Все!

– То, что твоя мать так поступила с нами, не значит… – пытается упорствовать Терентий Дмитриевич.

– Папа, замолчи! – отталкиваясь от стены, Адам яростно надвигается на отца. Перед глазами словно пелена опускается. Все внутри немеет от напряжения. И только подойдя к ошеломленному отцу вплотную и нависая над ним, осознает, что ступает за черту. Отворачивается. Несколько раз тяжело вздыхает. Трет лицо руками. – Прости, папа. Хоть ты не занимайся промывкой моих мозгов. Ладно? – не дожидаясь от отца ответа, разворачивается. – Просто скажи этой суке… то есть, Ирине Викторовне, что у меня возникли неотложные дела, – окончательно расслабившись, натягивает на лицо привычную ухмылку. – Так и быть, я приду на следующий прием. Но передай, чтобы эта «мозгоклюйка» не смела больше обрывать мой телефон! И пусть приготовит хороший кофе. В прошлый раз были ужасные помои. Я даже куплю ей коробку конфет, – усмехается парень. – Пускай ее ж*па вырастет еще на три размера.