Даша Громова - Вопреки

Но сейчас меня вообще не приводили в чувства эти воспоминания. Всё, что лезло мне в голову, вертелось вокруг историй с грустным концом, от чего я печально растекался по подоконнику всё сильнее.

Первую неделю я провел лёжа на кровати, смотря в одну и ту же точку на стене. Ни увлечений, ни друзей – ничего, только пустота, одна душащая пустота, которая заполняла мой разум. Мне абсолютно ничего не хотелось: ни есть, ни пить, не разговаривать. Хотелось только одного: чтобы меня никто не трогал. Я выползал из комнаты под вечер только для того, чтобы перекусить холодной еды, потому что я даже не хотел её разогревать, сходить в душ и вернуться назад в свой склеп. Было ли это желание привлечь внимание? Нет. Но то одиночество, которое входило в привычку, с каждым днём разрушало меня всё сильнее, то и дело переплетаясь с тревогой. Не было ничего, что могло бы одиночество заполнить. Даша была права: эта безобидная игрушка начинала меня порабощать.

Я читал книжки, за неделю прочёл три, но на четвёртой я сломался. Даже читая, мне становилось одиноко и текст переставал проникать в меня: я просто смотрел на листок печатной бумаги, но желания погрузиться в него у меня абсолютно не возникало. Это был не я. Всё вокруг меня было не моё: ни моя семья, ни мои друзья, ни мой город, ни моя жизнь. Я был как зомби, который изо дня в день двигался по одной траектории, жаждущий хоть какого-то вознаграждения, но кроме одних и тех же бугров и оврагов, в которые он падал, ничего не получал. Я не понимал, как мне жить. Как мне существовать? Всё не так! Всё не так! Всё не так! Всё не так! Всё было не так! Я хочу назад! Я хочу, чтобы всё было как прежде! Я просто хочу вернуться в то время, когда в моих глазах всё было настолько беззаботно, что я верил, что любое зло можно победить любовью, а не большей агрессией. Я хочу домой, потому что здесь я совершенно чужой…

Было чувство, будто внутри меня разбили зеркало, через призму которого я смотрел на мир. Мне было уже не больно: боль была лишь в момент удара. Осколки впивались в сердце и, проходя насквозь, окровавленные вылетали наружу, оставляя меня истекать кровью. Какое-то время я ощущал, как это зеркало крошится, а кусочки разлетаются всё дальше и дальше друг от друга, но их движения становились всё реже и реже, пока я наконец не перестал что-либо чувствовать. Ни скребущего по сердцу стекла, ни пронзающей боли, ни разрывающей сердце раны, – всё, что появлялось на этом месте – пустота, бездна, бескрайняя чёрная бездна, из которой невозможно было выбраться. Не было видно и проблеска света, все внутри меня погрузилось во тьму. Я перестал что-либо чувствовать, словно никогда ничего не испытывал до этого. Я попросту не знал, как это сделать вновь. Словно, внутри меня сломался механизм, а главная деталь была то ли слишком маленькой, чтобы завести его, то ли слишком большой, чтобы попасть внутрь, а оттого, мне становилось с каждой минутой всё отчаяннее и злее всё равно на то, что происходит. Эта чернота заполняла мое сердце, и те светлые части, что оставались после поражения, медленно, но верно сдавались в плен. Словно моё сердце больше не хотело давать мне надежду на спасение, потому что больше не хотело страдать.

Я даже перестал всех обвинять в случившемся и высмеивать все те надежды, которые я возлагал на светлое рупрехтское будущее. Кто вообще решил, что это самое будущее будет светлым и что оно вообще будет?! Кто взял на себя ответственность решать это? Я? Нет! Может мне вообще это ваше будущее не нужно, может меня завтра собьёт машина, потому что я слишком светофорам! Кто от этого застрахован? Хотел бы я посмотреть в глаза тому Нострадамусу, который вдалбливает в головы, что все мы встанем на свой путь и он будет удивительно прекрасным! Прекрасное, как и быстрая игра с неудачами, – это фикция, созданная романтиками, а вокруг жестокий мир, который не встречает тебя на розовом пони со сладкой ватой в руках. Этот мир встречает тебя с прогнившими трубами в хрущевках и бездомным на другой стороне улице, безразлично взирающим на всё вокруг. И разве это картинки светлого и волшебного? Очнись, Нострадамус! Вот она жизнь, она здесь, а не в твоей голове!

Наверное, я бы и дальше продолжал погружаться в апатию, если бы не характер Макса, с которым он добивался абсолютно всего, чего хотел абсолютно от каждого. Поэтому, когда Макс стал открывать дверь в мою комнату, я уже начинал понимать, что мне так просто не выкрутиться.

– Я только что разговаривал с твоим отцом. Оказывается, ты здесь учишься?!