Диана Крымская - Паутина

Они расположились соответственно «табели о рангах», чтобы приветствовать его величество. Вскоре появился император, которого Аня видела на одном из приемов лет семь назад; он показался ей сильно постаревшим и усталым, хотя и улыбался. Держался он, как всегда, просто и непринужденно, и сразу же велел распорядителю начинать.

Середина залы опустела; музыканты грянули полонез, которым всегда открывались большие Эрмитажные балы. Государь пригласил супругу английского посланника. Пар в полонезе было немного; император не слишком любил танцевать, и полонез был всего лишь данью традиции, поэтому закончился быстро.

Однако Алина явно ожидала, что ее пригласят уже на первый танец. Поэтому ее отчаяние было безгранично; ей казалось, что вечер уже обречен, и что в ее прелестном новеньком карне* в переплете из слоновой кости и серебра не появится ни одной записи.

Она стала пунцовой, затем начала всхлипывать и, наконец, ближе к концу полонеза разрыдалась. Марья Андреевна и Льветарисна пытались ее утешить, но вышло даже хуже.

Так, Льветарисна неловко сказала своей юной протеже:

– Ну, перестань, милая. Князь и барон обещали быть здесь. Они непременно с тобой потанцуют.

Алина зарыдала еще пуще, и Аня поняла, почему: унизительно сознавать, что твои кавалеры обязаны танцевать с тобою.

Тогда Аня встала так, чтобы загородить сестру ото всех, стала обмахивать ее веером и сказала ей:

– Алина, дорогая, бал только начался. Смотри, у тебя уже красный нос и глаза опухли. Ты должна немедленно прекратить, иначе станешь совсем дурнушкой. И запомни: будут у тебя нынче кавалеры или нет, нужно быть веселой и улыбаться. Я понимаю, что это очень тяжело, если сердце обливается кровью; но скажи, кто захочет танцевать с девушкой, если у нее унылое лицо и заплаканные глаза? Вот ты: ты же не хотела бы иметь такого грустного кавалера? Ни один мужчина к тебе не подойдет, если ты немедля не возьмешь себя в руки. Вон смотри, неподалеку стоит дама в алом. Видишь? Она такая красавица! Ее тоже не пригласили; но она и виду не подает, что ей это неприятно. Она так безмятежна, как будто ее карне уже весь расписан.

Льветарисна посмотрела туда, куда указывала Алине Аня, и произнесла довольно громко:

– Это графиня Ирэн Раднецкая. Очень хороша, не правда ли?

Аня тотчас забыла об Алине и довольно бестактно уставилась на даму в алом. Его жена! Тут, совсем близко! Возможно, он и сам рядом… Она обвела глазами стоявших подле графини, но похожих на Раднецкого не увидела.

Она очень хорошо помнила тот разговор между отцом и дядей Мишелем, братом отца, что состоялся пять лет назад, и часть которого она, Аня, подслушала. Дядя сказал, что Раднецкий – флигель-адъютант императора. Значит, на этом балу он, скорее всего, должен быть в форме…

– Я, со своей стороны, способствовала ее браку с Сержем, – продолжала Льветарисна, – хотя того хотел и сам государь. Прекрасная пара; вот только их сынок, к сожалению, нездоров. Петербург ему с рождения противопоказан, и его, еще совсем крошкой, отправили в Крым.

Графиня Раднецкая, кажется, услышала последние слова Льветарисны; тень неудовольствия пробежала по ее прекрасному лицу, и она быстро отвернулась.

– Бедняжка! – нисколько не убавив громкость голоса, сказала Льветарисна. – Она так переживает за Коленьку. Он болен грудкой. И, говорят, надежды на выздоровление мало.

Что-то эти последние слова Льветарисны напомнили Ане. «Коля… он так далеко… такой маленький и слабый…» Да; это она слышала из уст Сергея в квартире Ольги.

Марья Андреевна заметила вполголоса, что графиня и впрямь очень хороша, затем со вздохом сказала, что понимает чувства графини: ведь она и сама потеряла сына. Аня посмотрела на маменьку и подумала, что той по-прежнему ничего не известно о Раднецком, иначе фамилия графини произвела бы на нее совсем иное впечатление…

– Ее муж, верно, тоже здесь, – сказала Льветарисна. – Я непременно вас с ним познакомлю. Правда, он давно не любитель балов; уж и не помню, когда я видела его в последний раз танцующим.

«Выходит, и тетя ничего не знает о Раднецком и Андрее!» Аня затрепетала, сердце забилось судорожными толчками. Одно дело – просто увидеть его и узнать, каков он собою; и совсем другое – быть ему представленною… и сдержаться, не выплеснуть ему в лицо все, что думаешь о нем.

Между тем, старания старшей сестры имели успех: Алина прекратила плакать, вытерла слезы и постаралась принять должный вид. И вовремя: к ней тут же подошел весьма представительный мужчина, оказавшийся полковником К., и пригласил на экосез. Алина, с важным видом перевернув несколько страниц в своем карне и делая вид, будто проглядывает расписанные танцы, хотя вся книжечка была девственно чиста, – о, эти невинные уловки юных дев! – ответила, наконец, полковнику согласием и сделала пометку серебряным карандашиком.