Дон Боррзини - Забег

В полупустом заведении практически не было мужчин. Какая-то женская компания отмечала юбилей или день рождения. Мы сразу забраковали присутствующих дам. Оно и понятно – алкоголь ещё не расплавил мозги, когда под давлением химических процессов приходишь к умозаключению в духе полового конформизма: «Не бывает некрасивых женщин…» Хотя прочая обстановка выглядела вполне достойно: столы накрыты скатертью, посуда расставлена, приборы аккуратно разложены.

Зато куда как привлекательнее смотрелась администратор в обтягивающих знойную попу леггинсах. Грудь её приветливо выпирала в пользу клиентов, а на милой мордашке читалась живейшая забота о ближнем. Она одна всецело могла восполнить сегодняшнюю пустоту зала. Предложить ей, что ли, поехать куда-нибудь в ночь? Но как, каким образом, да и, – прилично ли это?! Потом, – те быкоподобные верзилы у входа, – как они отреагируют на нестандартную оферту? И, вдобавок ко всему, милашка знала меня как постоянного посетителя, оставляющего чаевые и ведущего себя достойно. Как я мог испортить мнение о себе?!

Но водка крепко быстро расставляла всё по своим местам, определяла возможные приоритеты.

– Хватит сиськи мять, – бросил после нескольких возлияний мой товарищ, – Продолжим в стрип-клубе.

– Что? Да там те же тёлки, что и везде, только раздетые. Девчонка будет уговаривать тебя оплатить приват-танец, останется в полном неглиже, но трахнуть её ты не имеешь права! (Меня возмущает такое швыряние денег на ветер. Потом, Длинный всегда теряет голову при виде обнаженной натуры. Дурость какая-то).

– Не только. Они еще в обалденных туфлях на высоченной платформе с безумно высокой тонкой шпилькой!

– Ну-ну.

Я колебался. Мне никогда не нравились подобные мероприятия. Да, классно: стриптизерша чудно пахнет, сядет тебе на колени, покажет всё, что захочешь, даст себя потрогать. Заберёт деньги, скажет спасибо, и свалит. Ещё одного лоха развели! Меня бесила такая безответственная недозволенность. Платишь деньги, а, по сути, в определенном разрезе, ничего не имеешь.

– Хочу туда, где голые женские титьки! – упрямо твердил мой друг. Сколько помню, ему, пьяному, требуются сиськи, или шлюха, или, на худой конец, порнуха, – может впялиться в монитор и часами потреблять виртуал.

Мы налили ещё водки. Подошла администратор. Грудь из выреза платья буквально вываливалась, словно просила: разомните же мои соски. А глаза… Казалось, в них застыла мольба: трахните меня, прямо здесь, поскорее! (Будь я моложе, то рискнул бы, честное слово. Хотя, наверное, всё дело в цене вопроса, возраст тут ни при чем?)

– Как вам у нас? – улыбнулась, показав ровные задорные зубки, наклонила голову. Прядь тёмно-русых волос упала в сторону наклона. Глаза призывно светились. Мне сразу захотелось выбежать на улицу, стащить с неба луну, и подарить ей в надежде на то, что она это заценит.

«Офигительно, – хотел сказать я. – Спасибо, всё хорошо. Вы, как всегда, очаровательны, и здесь всегда замечательно, правда…»

«Ха, – смеялся Длинный, толкая меня своей дланью, глядя ей вслед. – Хорошая знакомая?» – «С ума сошел? Это же администратор». – «Нет, ну она так на тебя смотрела. И ты на нее. Нормальная девчонка. Сисястая до невозможности. И фигура – отпад! Нехило было бы согнуть ее где-нибудь в полевых условиях, чтобы груди грюкнулись на стойку, как два арбуза». Я пребывал в удаленных мирах. Тонкие комментарии Удава доходили сквозь пелену расстояния, времени.

– Нет, ну у вас прямо какой-то контакт. Вот я и подумал…

– Может, мы встречались где-то в другой жизни, – пробормотал я что-то невразумительно банальное. Наблюдая, как она, обходя столы, кому-то кивая и улыбаясь, начертала прелестными ножками по залу витиеватый вензель и медленно растворялась в коридорах.

– —

* – окказионализм, здесь, – нечто, напоминающее растительные формы.

Стильная девочка. Девчонка. Оревуар, мадемуазель*, вив ля Франс. Как же ее, милашку-то, зовут? Изумруд в полутьме растоптанных ресторанных переходов. Как же, как?.. Жанна! Точно, ее зовут Жанна, она тут недавно. Но, сдается, давно? Сидящий внутри меня непризнанный паэт срочно попытался запихнуть в ее корсет стихотворную купюру:

Жанна, трепетно-жеманна, избегает Жан Вальжана. Парижанка ныне, Жанка слову своему служанка. Не поэтому ль так странно вдруг проснуться с ней вульжаном?*

Но понравится ли ей мое, кхе, полное закавык словотворчество? Как не хочется испортить впечатление! Надо написать что-то нежное, возвышенное, безоблачно романтическое.