Татьяна Раевская - Загорелись в небе звёзды

– Ало?

– Стрешнёва, привет. Что ты там о самоубийстве, небось, мечтаешь?

– Что, с чего ты взяла?

– Ну не знаю, говорят Курт Кобейн сегодня чуть не умер. Ладно, у меня для тебя подарок – мы идём к Агею.

– Ку, куд, куда мы идём?

– Чего ты раскудахталась? К АГЕЮ – так понятно?

– Как мы к нему идём? Когда мы к нему идём? Кто идём? С кем мы к нему идём? Куда мы к нему идём?

– Домой к нему, на улицу Цветов.

– Я не понимаю.

– Чего ты не понимаешь? Пока ты вчера страдала, школу прогуливала, димедрол пила, в школу Агей приходил, и он настоятельно просил меня в гости прийти. Так что всё, вставай давай, надевай свою юбку в синий горох и зеленую блузку с декольте и пойдём.

– Подожди, а что там с Кобейном?

– Рогипнола с шампанским перепил.

***

– Привет,

– Привет, проходите.

– Мы тут решили воспользоваться твоим опрометчивым приглашением.

– Ага, я понял. Проходите, проходите, у меня всё равно тут куча народа.

– Это моя подруга – Тася.

– Агей. Такое впечатление, что я где-то видел тебя.

– Да уж, а сколько раз я тебя видела,– пробормотала Тася.

– Что ты говоришь?

– Да нет, нет, ничего. Говорю, мы вообще-то в одной школе учились.

– Ааа, понятно.

Тася с Ниной прошли на кухню, утопающую в сигаретном дыме. Агей усадил Тасю в кресло качалку, стоящее рядом со столом. Как всегда при виде Агея, да ещё в такой непосредственной близи, лобные доли помахали грустно Тасе ручкой и удалились, так что ей оставалось только, как всегда, забить на все равно убитую самооценку и курить одну сигарету за другой, при этом неотрывно пялясь на Агея, наглядно демонстрируя всем присутствующим значение выражения "не могла глаз оторвать ".

Все усиленно делали вид, что ничего не замечают, в первую очередь, конечно, Агей, несколько ошеломлённый, но прямо скажем не сильно, будучи с детства привыкшим провоцировать повышенное женское внимание. Тем более, что он был не менее ошеломлён размером глаз, следящими за ним, а также ниагарским водопадом волос.

Куча народа состояла из одногруппников Агея, которые, конечно же, в присутствии девушек стали дико выпендриваться.

В случае с Тасей все их старания были абсолютно тщетны, её мозг был настолько занят восприятием Агея в мельчайших подробностях, что все остальные ей казались просто какими-то размытыми биопятнами.

Так прошло несколько часов, за которые Тася выкурила пачку сигарет, выпила чайник чая, не сказала ни слова, впитала как губка каждое слово, произнесенное Агеем, каждый его жест, каждое выражение лица.

– Нам пора, – бодро заявила Яновская. Тася как загипнотизированная встала и пошла обуваться.

– Какой у тебя красивый бантик! – вырвалось у Агея во внезапной тишине, и все уставились на Тасю, которая согнувшись, вверх жопой завязывала шнурки.

Эта фраза как лампочка загоралась в голове у Таси по дороге домой, и весь следующий день, и всю неделю, и всю жизнь, сердце её сжималось, дыхание останавливалось, она в эту фразу куталась, ныряла, растягивала её как разноцветную пружину, запускала в небо, как воздушного змея, кричала в рупор, писала мелом на асфальте, складывала в созвездие.

– Блин, Яновская, писать то как хочется, зачем я столько чая выпила?!

***

Наступило вожделенное 9-е октября, день рождения Джона Леннона – священный день для всех битломанов. Правда, Тася вожделела этот день исключительно в связи с тем, что вечеринка намечалась у Агея дома, соответственно уже неделю она умирала от нетерпения и пыталась заставить земной шар вертеться и крутиться хоть чуточку быстрее. Она ходила как сомнамбула с осоловевшим взглядом, периодически замирая на долю секунды, пронзаемая как молнией проносящимся у нее в голове словосочетанием – «9-е октября».

И вот она здесь. Вокруг шум гам после стандартных пятнадцати минут неловкости. Все курят, остроумят. Ещё пятнадцать минут спустя поют и танцуют. Еще пятнадцать минут спустя громко поют и непринужденно танцуют. В какой-то момент Тася обнаружила себя рядом с Агеем. Мгновенно под воздействием его запаха все её нейронные сети отключились, за долю секунды эволюция совершила в отдельно взятой особи обратный ход от хомо сапиенса до рыбы, и все что могла делать Тася – пучить глаза и беззвучно шевелить губами.

– Давай лучше целоваться, – нервно усмехнулся Агей, и потянув Тасю на диван, поцеловал ее под «Imagine» Джона Леннона, 9 октября всё-таки. Тася провалилась в другое измерение под названием «Happiness is a warm gun», и за минуту прожила ещё одну жизнь длинною в бесчисленные миллиарды лет.