Вячеслав Прах: Холодные женщины

Для меня эта женщина – произведение искусства. Я выбрал такую и лишь воссоздаю то, что трогал, целовал, наполнял своим семенем. Позже она призналась, что получала удовольствие, глотая мою сперму, и повторяла бы это снова и снова – ее возбуждало воспоминание о нашем акте, обо мне, гладящем ее волосы.

Я вошел в тебя – ты стояла на четвереньках. В правой руке я держал твои волосы и чем глубже проникал в тебя, тем крепче сжимал их и медленно тянул к себе твою голову. В этот раз я не был нежен с тобой, но я был собой. В тот момент мне хотелось тебя брать так, а не иначе. Я получал удовольствие разумом оттого, что владел твоим телом, что взял его, что оно в это мгновение принадлежало мне. Мне было мало целоваться с тобой, трогать, гладить, разговаривать, любоваться – мне важно было все, взять всего понемногу и реализовать себя полностью мужчиной рядом с тобой. Я получил признание, что тебе хорошо со мной, твои поцелуи, твою женскую ласку и полное подчинение, доверие, расслабление, я взял твое тело, я наполнил тебя своим семенем – я смог многогранно распробовать, почувствовать тебя; дать тебе многогранно распробовать, почувствовать меня. Я получил удовольствие.

Берлин. Тихая ночь.

Когда ты уснула, я создавал.

А что, если каждое произведение спасает творца?

Что, если каждая созданная им работа впоследствии несет разочарование?

Она разочаровывает тогда, когда творец из нее вырастает, как вырастают из одежды, из людей, из убеждений; и ему вдруг кажется, что каждый его зритель, как и сам он, уже вырос из этого произведения – и то, что он создал, больше не несет никакой ценности. Но в то же время я не завидую тому, кто всю свою жизнь считает свою единственную работу самой глубокой, если только творцу не остаются до его смерти считаные дни, недели, месяцы. Создатель довольствуется достигнутым и прекращает расти. Есть ли предел человеческому росту?

Каждая новая работа спасает меня, потому что, когда я создаю, я чувствую себя живым, а что самое важное – сильным. Мне есть что дать – я прожил, я обрел знание, я полон. Мне нужно этим поделиться. Когда начал изучать письма Сенеки к Луцилию, я встретил слова: «И никакое знание, пусть самое возвышенное и благотворное, но лишь для меня одного, не даст мне удовольствия. Если бы мне подарили мудрость, но с одним условием: чтобы я держал ее при себе и не делился ею, – я бы от нее отказался. Любое благо нам не на радость, если мы обладаем им в одиночку».

Внутри огонь, меня переполняет. В моменты, когда я создаю, мною могут питаться многие. Когда я творю – я живу, я более всего полон жизни, энергии. Я пишу с определенной целью – я знаю, что хочу сказать именно этой работой и кому я хочу это сказать.

Возможно, к концу жизни я буду гореть от стыда за все свои труды, за их незрелость, а возможно, приму их и научусь с ними жить, как живут другие творцы со своими ранними работами. Ведь кто-то в них находит для себя ценность.

Создавать – это жизнь.

Я искал ответ на важный вопрос: «Как правильно?» Никак. Теперь я познаю искусство простоты. За ней тенью живет сложность натуры.

Сложность натуры – это Оскар Уайльд, обнаруживший в зеркале Редингской тюрьмы не только свое отражение, но и мальчика, которого добряк-надзиратель угостил пайкой хлеба, за что и был уволен. И эту несправедливость Оскар носил в себе после выхода из тюрьмы, глядя на свое отражение в зеркале на воле. Он не просто носил ее, но и попытался ей противостоять, написав после освобождения письмо, которое должно было показать то, что видел он. Бывший заключенный хотел противостоять системе, описывая разные реальные моменты из жизни – начиная с того, что от местной еды случался регулярный понос, и эти испражнения ему приходилось нюхать в своей тесной камере, пока не «выносили парашу», и заканчивая тем, что слабоумных в тюрьме калечат, приводя в пример узника, страдавшего слабоумием.

Это сложность натуры – чувствовать себя собирателем самых вкусных плодов жизни, а будучи в самом низком положении, будучи изгоем, парией, тревожиться не только о себе, но и о маленькой жизни, и о том, кто эту маленькую жизнь хотел сделать хоть немного менее голодной.

Сложность натуры – это мошенник Стэн Карлайл из «Аллеи кошмаров», который полагал, что ищет любви, денег, всеобщего признания. Он имел стремления, энергию, он имел цель, он шел к своей цели и был весьма успешен. Став под бременем собственных поступков оборванцем, от которого воняло дешевым пойлом и мочой, он неожиданно понял, что всю свою жизнь уверенно шел к одной-единственной роли. Невероятная работа – «Аллея кошмаров». Будто окунули в кипяток после пробуждения.