Светлана Ильина - В вихре времени

Николай вспомнил, как они с матерью возвращались от родных из соседней губернии. К усадьбе подъехали вечером, но дело было летом, солнце ещё не зашло, поэтому уже издалека увидели, что дворня не в доме, а сидит на улице в такой час.

– Колюшка, никак несчастье с отцом! – схватилась за сердце мать.

– Не переживайте, Лександра Дмитриевна, всё в порядке в доме, – замахала руками кухарка, – Кинстин Василич прогневались да выпили маленько… Вот все и сбежамши, а то с ружьём и до греха недалеко…

Всё стало понятно. Отец чем-то недоволен, а когда выпивал – в ярости становился на себя не похож.

Мать поцеловала Колю и спокойно, без боязни зашла в дом. Никто из дворни не остановил её, потому как знали – барин, когда видел жену, из разъярённого медведя превращался в разумного человека. Только добрый нрав Александры Дмитриевны так благотворно на него действовал.

Есть ли на земле ещё такие женщины? Сможет ли он найти девушку, похожую на мать? Появился ком в горле, и впервые захотелось плакать. Он выдохнул и стал смотреть дальше содержимое стола.

Счета, долговые обязательства… А это что? Николай подёргал ящик под столешницей и увидел, что тот заперт на ключ, который непонятно, где искать. Елагин задумался. Где отец его прятал? И тут вспомнил, как однажды застал его стоящим у шкафа и что-то положившим на самый верх. Надо проверить. Николай подошёл к тому месту и пошарил рукой по шкафу – точно, вот и ключ.

Замок повернулся легко. Николай затаил дыхание и медленно выдвинул ящик. Два бархатных футляра, две портретные миниатюры, пачка писем, подписанных мелким почерком и бумаги, по виду старинные. Уж кто-кто, а историк безошибочно узнает старые рукописи.

В одном футляре лежал отцовский револьвер системы Смит-Вессон. Батюшка часто рассказывал Николаю, как это превосходное оружие неоднократно спасало его во время войны с турками.

В другом футляре были награды: святой Георгий четвёртой степени и медаль “В память Отечественной войны 1812 года” – деда Василия Дмитриевича Елагина. А вот и отцовские: чёрный железный крест с надписью “За переход через Дунай” и медаль “В память русско-турецкой войны 1877-1878 годов.” И дед, и отец были военными.

Николай взял в руки два старых портрета на эмали. На одной из них изображён предок Иван Перфильевич Елагин. В верхней части портрета стоял масонский знак в виде пирамиды со всевидящим оком посередине. 1770 год. Да, значит, предок был масоном. Вот так новость. А это чей? Он тоже подписан : "Пётр Алексеевич Татищев – приор 8-ой русской провинции ордена и префект ложи “Капитула Татищева”. 1783 год".

Чем-то тревожным веяло от масонских знаков. Николай знал, что нередко члены тайного ордена за неповиновение погибали внезапной смертью. Иван Перфильевич умер неожиданно… Почему здесь лежал портрет Татищева? Не было ли между ними личного соперничества? Теперь узнать это невозможно.

Так. Возьмёмся за документы. Бумаги были разными: некоторые в виде коротких записок на старой бумаге, иные вроде списков, переписанных рукой отца. Николай стал разбираться в его крупном почерке. На листе были сведения о предках Елагиных.

Отец почему-то заинтересовался далёким прапрадедушкой и записал:

“Комендант крепости Татищева полковник Елагин Григорий Миронович зверски замучен и погиб от рук Пугачёва.”

К записке был приклеен старый клочок бумаги, где Николаю удалось прочитать: “Елагина Г.М. во уважение бедственного состояния разсудилъ определить его комендантом в ближнюю к Оренбургу Татищеву крепость.” Губернаторъ Рейнсдорпъ 1772 г.”

Бросилось в глаза название крепости. Надо же – и тут Татищев! Бедный Григорий Миронович. В их семье уважали героя, пострадавшего от рук Емельяна Пугачёва. Он погиб вместе со своей женой. Николай знал, что Пушкин именно его предка описал в романе “Капитанская дочка”.

Следующим документом оказался… донос! От Петра Алексеевича Татищева:

“Иван Елагин сын Перфилия говорил про их царское величество многие неистовые слова, посмел на царские именины выдать служилым людям вино смешаны вполы с водою, что нанесло урон государевой чести…”

Николай понял, что отец переписал документ, по всей вероятности, из архива, но зачем? А вот и продолжение:

“Пожаловать Петру сыну Алексия Татищеву триста рублей и пожизненное право беспошлинной торговли и особое указание властям впредь его от всяких обид охранять.” Екатерина.

И ещё любопытное письмо, тоже переписанное Константином Васильевичем: