Элис Райт - Кинг

– Я постараюсь открыться тебе, – шёпотом пообещала я.

Райан игриво улыбнулся, сцепив ладони на моей пояснице.

– Откройся мне и я заполню тебя по самые гланды.

Нет, всё же этот парень неисправим. Закатив глаза, я обречённо покачала головой.

– С тобой даже мои колокола не помогают.

– Какие ещё колокола?!

– Когда я нервничаю, то мысленно представляю колокольный перезвон.

Райан игриво закусил нижнюю губу.

– В следующий раз когда будешь нервничать, представь мои колокольчики. Они тоже уже вовсю звенят от воздержания.

Ну что за человек?!

Обреченно вздохнув, я шутливо стукнула его по груди, пока довольный собой Райан тут же уткнулся носом мне в шею и глубоко вдохнул.

– М-м-м… Чем это от тебя пахнет таким интересным?! Мне кажется или это… грейпфрут?! – пробормотал он, водя носом вдоль шеи, отчего мурашки забегали по рукам.

– Не кажется. Но сегодня я смешала несколько масел. Грейпфрут, лайм и иланг-иланг.

– Хм-м-м… Бодрящий шланг-шланг. Мне нравится.

Впервые за долгие годы мне захотелось рассмеяться, но на поверхность вышла только слабая улыбка. Однако и этого хватило, чтобы взгляд Райана зажегся.

– Улыбайся почаще, моя королева. Так ты топишь не только лёд между нами, но и согреваешь моё сердце, которое, поверь, у меня всё же имеется.

И вот только я подумала, что разгадала этого пошлого оболтуса, как он выдал такое милое признание.

Возможно, когда-нибудь и я смогу признаться ему в причинах своего поведения.

Видели когда-нибудь дрессированных медведей на манеже? А фото с мартышкой делали?

Вот сейчас в нашем доме происходило нечто похожее на цирковое представление, срежиссированное моим отцом.

Поворот головы, заставшая поза, приклеенная улыбка – всё отрепетировано множество раз.

Пожалуй, это единственная вещь, действительно раздражающая меня в рутине обычного политика. Из-за своего темперамента и нелюбви к подчинению, мне приходилось прикладывать усилия, чтобы удержать на месте непроницаемое выражение лица. А ещё улыбаться так, чтобы это органично смотрелось на фото, а не так, как я привык – что моё лицо трещало по швам.

Но я ведь хотел в будущем превзойти своего отца, верно? Поэтому улыбаемся и машем.

Сидя на диване в гостиной и ожидая, пока команда журналиста настроит камеры, я обвёл взглядом присутствующих.

Мама поправляла вазу с огромными белыми цветами. По-моему, она сказала, что это гортензии. Папа, облаченный в один из своих многочисленных тёмно-синих костюмов, переговаривался с Чарльзом, тоже одетым с иголочки. Шейла сидела слева от меня, уткнувшись в телефон.

А я, нетерпеливо притопывая ногой, мечтал выбраться отсюда и поехать в стриптиз-клуб, где сегодня мы собирались отмечать день рождения Серхио.

Вообще, подобные съёмки в преддверии кампании отца для всей нашей семьи привычны. Отец построил впечатляющую политическую карьеру и совершенно точно не собирался уходить на покой. Как он сказал, должность мэра для него не предел, но пока двигаться дальше он не мог из-за бюрократических особенностей, поэтому решил пойти на второй срок.

Когда я был маленьким, то обожал его публичные выступления. Тогда он ещё работал в городской администрации и имел намного меньше власти, но каждые выступления сопровождались банкетом, где я отрывался на полную катушку. Позже, уже в подростковом возрасте, ощутил на своей шкуре преимущества статуса моей семьи. Со мной многие хотели дружить, учителя не спешили снижать баллы за невыполненные задания, а девочки мечтали познакомиться поближе. Тогда я и понял, что тоже хочу стать значимым, а не просто почивать на лаврах отца. Безусловно, фамилия помогала мне продвигаться намного быстрее в выбранном направлении, чем обычным парням. Ну извините. Я не выбирал, в какой семье родиться. Поэтому пользовался благами на полную катушку.

И всё было бы прекрасно, если бы не одно «но».

Папин статус наложил отпечаток на его поведение в домашней обстановке. То есть моими первыми детскими воспоминаниями были отнюдь не родительские тёплые руки и подбадривающие улыбки, а постоянные переговоры, с которых меня прогоняли, чтобы я не мешался под ногами. Или званные ужины, на которых мне запрещалось громко разговаривать и вести себя согласно своему возрасту. Или папины совещания, которые всегда заканчивались слишком поздно, высасывая из него все соки, что он уже был не в состоянии уделить мне внимание.