Виктория Побединская - 48 минут, чтобы забыть. Интенция

– Прилично, – ответил он. – Подумай, стоит ли оно того.

Не желая быть еще и им отчитанным, я уперся взглядом в окно. Заморосил мелкий дождь. Джесс не произнес в мой адрес ни слова упрека, понимал, наверное. Хотя поддержки я не услышал тоже. Максфилд же вернулся быстрее, чем я ожидал.

– Ну что решили, Джесс?

Брат молча покачал головой.

– Хорошо, Николас. Как скажешь, – полковник бросил документы на стол. – Хотелось бы мне знать, что творится в твоей голове и почему ты так отчаянно защищаешь тех, кто этого явно не достоин.

Вопрос застал меня врасплох. Признаться честно, я сам не знал на него ответа. Но даже если бы знал, полковник Максфилд был бы последним человеком, перед которым хотелось душу выворачивать.

– Ответь только на один вопрос, – напоследок поинтересовался он. – Зачем ты полез туда?

Ответ всплыл в голове моментально. Казалось, более незатейливой и убедительной лжи и придумать было невозможно.

– Рисовал, – ответил я, чуть улыбнувшись. – Оттуда красивый вид открывается.

Воцарилась тишина. Очень, очень нехорошая тишина. Джесс прикрыл глаза, запрокинул голову и, сжав губы, тяжело вздохнул. Кажется, я лишнего болтанул.

– Джесс, позови капитана Торна, – довольно скомандовал директор. Заметив его гадкую ухмылку, я понял, что мой язык опять довел до беды, из которой на этот раз я вряд ли смогу выбраться.

Так и случилось.

Меня повели по длинном тёмному коридору, а затем по каменной лестнице. Мы с парнями никогда не бывали в этом крыле, но нам всегда хотелось узнать, что там находилось. Казалось, именно в таких башнях на стенах должны висеть прогнившие цепи с превратившимися в скелеты покойниками. Лампы на стенах подрагивали, отчего это место казалось ещё более жутким. Мы остановились напротив одной из них. Свет бил прямо в лицо, слепил глаза, и я опустил взгляд вниз на собственные руки.

– Последний раз даю тебе шанс, Ник, – повторил капитан Торн. – Ты был один и рисовал?

На самом деле он отличный мужик. Но это его работа, я понимал. Была бы его воля, он бы не стал надо мной измываться.

Я сильнее стиснул зубы.

– Так точно, сэр.

Торн посмотрел на меня сверху вниз, засунув руки в карманы.

– Уверен?

Я кивнул. В его голосе мелькнуло сожаление, даже печаль.

– Руки! – приказал он. Я не успел подать, как он сам схватил мои запястья, выставляя ладони вперед тыльной стороной вверх.

– Мне жаль, – коротко произнес он.

Я даже почти поверил, что ему действительно жаль, когда он рассекал тонкими прутьями мои ладони. В горле поднялась желчь, но я сглотнул ее, стараясь смотреть на его длинную тень, отсчитывая сколько раз дрогнет свет в лампе.

– Руки на стену! – скомандовал он, и я послушно прислонил их к холодному камню. Прохлада приносила облегчение.

В следующий миг мое сердце заколотилось так, что я ничего не слышал из-за громко шумящей крови в ушах. В руке капитана был кирпич. Как только он приблизился, я инстинктивно отдернул руки, спрятав их за спину.

– Ладони на стену! – строже повторил он.

Собрав все силы, я напряг свои руки – исцарапанные и кровоточащие – и, закрыв глаза, прислонил к серому камню. Пальцы дрожали.

Я со всех сил зажмурился, чтобы не видеть того, что произойдет. Торн замахнулся. Наступила оглушительная тишина.

Но удара не последовало.

Капитан резко развернул меня к себе, схватив за подбородок, поднял голову, заставляя смотреть ему прямо в глаза.

– Это было последнее предупреждение, Ник! В следующий раз, если я или кто-то еще застанет тебя за какой-нибудь ерундой вроде рисования, я этим самым кирпичом, – он потряс им возле моего лица, – разобью каждый твой палец. Так что ты не просто карандаш в руках держать не сможешь, но и курок больше никогда не спустишь. Ты вылетишь отсюда за ненадобностью в самый паршивый интернат, ты меня понял?

Я, боясь даже моргнуть, кивнул. Он резко меня отпустил. Вернее оттолкнул.

– «Солдат не должен рисовать!» Именно эту фразу ты сейчас напишешь столько раз, сколько места хватит!

Я, стиснув зубы, бросил взгляд на то, что капитан засунул мне в руки. Кусок мела.

И целая каменная стена расстилалась прямо передо мной.

***

Казалось, этот день никогда не закончится. Мы стояли с братом перед выходом на улицу, где на центральной площади, которую парни между собой так и именовали «позорной», в два ряда выстроились курсанты. В этом и заключался смысл порки – одним махом напугать как можно больше учеников. Когда в интернате несколько сотен мальчишек, то с каждым не побеседуешь по душам – проще выдрать одного, чтоб другие боялись.