Ника Горн - Если путь осязаем

– Папа сказал, что ты «должен» найти работу получше. Я не могу жить на эти копейки.

– Папа сказал, что ты «должен» купить машину. Что за мужик без машины?

– Папа сказал, что ты «должен» проводить со мной больше времени вместо постоянных загулов на своей даче.

– Папа сказал, что ты «должен» купить мне еще одну шубу, прежней уже года два.

– Папа сказал, что ты «должен» сделать ремонт, а лучше купить нам в конце концов достойное жилье. Мы с Верой устали ютиться в твоей двушке.

– Папа сказал, что ты «должен, должен, должен»…

И так до бесконечности. И всё это с визгом и драматичными сценами. Следует отметить, она была мастером бездарных сцен. К примеру, однажды после работы муж встретился с однокурсником, которого лет пять не видел. Они сидели во дворе, под окнами, у жены на виду. Разговаривали, курили, смеялись, абсолютно трезвые. Люся никак не могла взять в толк, зачем они так долго разговаривают, почему муж не хочет поужинать с ней, ведь она так старалась и готовила весь вечер.

Нахватавшаяся мелодраматических манер у сокурсников с актерского, Люся накручивала свое возмущение всё туже и туже, названивала мужу каждые пятнадцать минут. Серафима Михална (супруги тогда еще жили у нее) пыталась успокоить невестку, объяснить, что разговор мужской не терпит суеты, что не виделись давно, что вон он рядом сидит, жив-здоров и даже трезв. Но Люсе в образе гарпии всё было как серпом по арфе. И когда воодушевленный Герман вошел наконец в крохотный коридор, жена с разбега вцепилась в него когтями, оставляя сукровичные борозды от скул до локтей. Мужик, коим в ее глазах он не был, впал в ступор. Он постоял пару секунд и, не издав ни звука, пошел в ванную обрабатывать царапины.

Но на этом истеричка не остановилась. Далее начался чистой воды фарс. Предположив, что Герман после такого срыва непременно вытрясет из нее всю душу, она мигом вызвала наряд милиции, пока муж интересовался содержанием холодильника, заявив (внимание!), что ее жестоко избили. Ничего не подозревавшие, шокированные поведением припадочной мать с сыном молча ужинали на кухне в тот самый момент, когда раздался звонок в дверь.

Время было позднее, Серафима Михална с опаской посмотрела на сына и припухшие следы атаки и поспешила открывать:

– Вечер добрый! Вызывали? – небрежно брякнул мужчина в погонах, прикрывая плечом хилого напарника.

– Не-е-е-ет, гражданин участковый, может, пошутил кто?

– Ну как же. Вот вызов: улица…, квартира…, Людмила Титова, сообщила о нанесении побоев.

Мать прикрыла рот рукой и махнула второй в сторону комнаты, где, накрывшись с головой, на диване лежала виновница торжества. Когда участковый попытался снять одеяло, она начала визжать, чтобы ее не смели трогать, чтобы все убирались вон. Убедившись, что побои были нанесены мужу руками самой обратившейся, а не наоборот, участковый посоветовал поставить буйную на учет и удалился.

С тех пор Герман не просто перестал терпеть ее вечную неудовлетворенность, но и ввел в норму двухдневный отдых от всего и вся в своем стареньком загородном доме. Семья стала формальностью. Хотя Герман при всех своих, э-э-э… нецельностях был человек долга, и Люсю по-своему даже жалел. Знал, что однажды воспользовался ей, и немного винил себя.

Люся же не умела любить. Так бывает. Точнее, она любила только то, что возвышало ее же в собственных глазах, например театр. В то же время мелочно презирала свекровь за то, что та помогла найти ей постоянную работу в престижном месте, побывать на море, купить новую мебель и технику. Будучи абсолютно несостоятельной и беспомощной, вместо малой благодарности за заботу и усилия Серафимы Михалны, Люся не раз язвила:

– А что вы, собственно, такого сделали для меня? Устроили секретарем в один из кабинетов Министерства культуры. Это что, достижение великое? За что тут раскланиваться?

Сима за воротник за словом не лезла, искрометно обнажая невежество провинциалки:

– Ты, деточка, книжку-то почитай, которую тебе муж давеча наказал освоить. Там всего триста страничек. Ты осиль хоть четверть, может, и поймешь чего. И как это угораздило в ГИТИС просочиться и ни одного классического автора не запомнить, кроме Лермонтова. Как его хоть звали, а?

Вместо сконфуженно опущенных глаз недоучка вспыхнула и выпалила полную ахинею, на глазах входящего на кухню Германа:

– Юрий Михайлович Лермонтов. Не хуже вашего знаю.

Сима снисходительно улыбалась, протягивая вышеупомянутую книгу невестке. Герман стыдливо сопел.