Дарья Квант - (Не)Падай

Я приехала в пункт назначения и увидела столпотворение возле одной из маленьких уютных галерей города. Кто-то стоял и курил, кто-то находился на улице за компанию, а кто-то держал в руке бокал красного вина. Я протиснулась через большое количество людей и вошла в галерею.

Я обомлела.

На белых стенах, на расстоянии полутора метров друг от друга, висели мои картины. Их было двадцать – ровно столько удачных, сколько у меня их в принципе было за всю мою пока что непродолжительную «карьеру» художника. Там были и портреты, и натюрморты, и дриппинговые [1] Вид абстрактной живописи путём разбрызгивания красок на полотно полотна. Под картинами висели названия и авторство.

Я, конечно, воображала собственную выставку картин в очень смелых мечтах, но подумать не могла, что всем процессом суждено будет заняться не мне самой.

Ко мне подошёл Клод, улыбаясь во все свои тридцать два.

– Нора. – Он обнял меня, пребывающую в неком ступоре.

К нам сразу же подошли Генри и Майк.

– Вот наша звезда! – сказал Майк.

Генри подхватил:

– Ну как тебе, Нора?

Я не знала, что ответить. Чисто из вредности я могла бы отчитать их за непрошенное прикосновение к моим картинам, но вредничать не хотелось. Я ощущала только восторг и пока ещё не осознанную мной в полной мере радость.

– Я немного в шоке… Чья была затея?

– Наша, – хором ответили трое.

Я улыбнулась, и Клод взял меня за руку, потащив к небольшому фуршету, расположенному в другом зале.

– Как вам удалось собрать столько народа? – последовал логичный вопрос.

– Ну, я просто позвал своих знакомых, а они – своих знакомых… И, надо сказать, всё это довольно-таки серьёзные личности, занятые в области культуры и искусства.

На этих словах мне захотелось сгореть со стыда.

– Ты позвал людей искусства смотреть на мою мазню?..

– Ты снова скромничаешь, да? – почти угадал Клод, когда мы дошли до фуршета, возле которого стояло всего несколько человек. Меня это удивило, ведь, как правило, именно стол с закусками и напитками способен собрать вокруг себя больше людей, нежели чем картины какого-то непонятного, ещё неизвестного художника.

– И названия картин у меня ужасные, – добавила я.

Клод протянул:

– Бро-о-ось, Нора.

Я украдкой взглянула в соседний выставочный зал и заметила приличное количество людей, столпившихся возле одной из моих картин. Я назвала её «Эпикурейское наслаждение». Там был изображён полуголый юноша с гречески-кудрявыми светлыми волосами, держащий в руках чашу с вином. Юноша лежал на диване, а вокруг него в подобострастных позах застыли прекрасные девы, одна из которых смогла-таки дорваться до объекта своего вожделения и с лицом иконописного удовольствия касалась его плеча одними лишь подушечками пальцев.

Мы с Клодом, Майком и Генри какое-то время стояли у фуршета.

– Возможно, кто-то захочет приобрести себе одну из твоих картин, – заметил мне Генри. – И когда «молва» сделает своё дело, тебе больше не придётся работать в ресторане.

– В элитном ресторане, попрошу заметить, – поправила я.

– Не твоё это, – высказал Майк своё мнение, отправляя в рот канапе. – Быть официантом – неблагодарное дело.

Я хотела было возразить, но невольно посмотрела на Клода. Он молчал. Причём молчал уже несколько минут. Он смотрел за мою спину нечитаемым, пустым взглядом, а его губы сжались в тонкую напряжённую линию. Я проследила его взор и на мгновение обернулась, среди толпы так и не заприметив никого особенного.

– Клод, ты что? – Я коснулась его куртки.

Заторможенно он перевёл взгляд обратно на нас.

– Ребят, на этом я, наверное, пойду, – еле связал он слова в фразу заплетающимся языком.

– Ты не хочешь разделить со мной миг моего триумфа? – наигранно обиженно сказала я, будучи несерьёзной и не осознающей, что, возможно, случилось действительно что-то нехорошее.

– Ты… – пробормотал он потерянно. – Ты молодец, Нора. Мне пора.

Когда он развернулся и ушёл, оставив нас троих в недоумении, я увидела, как его рука потянулась во внутренний карман куртки, где у него всегда хранились самокрутки с марихуаной.

Я ещё подумала тогда, мол, бывает – все творческие люди подвержены небольшой «шизе», поэтому вскоре моё внимание снова переключилось на беседу с Майком и Генри, хотя где-то глубоко внутри во мне что-то скреблось. Я всегда старалась не быть курицей-наседкой, не быть навязчивой, слишком обеспокоенной, что в противном случае граничило бы с помешательством, как у какой-нибудь типичной мамочки. Я была его подругой, а дело друзей – всего лишь приглядывать друг за другом. Я так сильно уважала Клода и так яро запрещала себе наседать на него, что перестала подмечать детали, вовремя не увидев на горизонте ту приближающуюся наклонную, по которой вскоре скатилась его жизнь.