Дарья Квант - (Не)Падай

Я не эксперт, но точно знала, что моя любовь к Клоду была тесно сопряжена с уважением, и именно поэтому с моей стороны никогда нельзя было заметить неуместных «поползновений» в его сторону. Я любила и уважала Клода настолько сильно, что не делала даже самых маленьких намёков, призванных продемонстрировать степень романтической и сексуальной увлечённости.

Самое интересное произошло спустя два года нашего почти непрерывного общения. А интересное заключалось в том, что моё чисто фанатское обожание превратилось в спокойное бескорыстное чувство благодарности. Обожание всегда проигрывает молчаливой благодарности, потому что оно – всего лишь слепое благоговение и раболепие, не имеющее под собой таких важных чувств, как беспокойство, забота и безусловная тихая любовь, которой неважно, полюбят ли её в ответ.

Однако ко всему этому прилагается ремарка – эта самая безусловная тихая любовь иногда мешает мыслить трезво, если твой кумир попадает в какую-либо неприятную историю. И не имеет значения, хорошо ли он поступил, плохо ли – ты всё равно будешь его любить, потому что он становится твоему сердцу как родной, – ни больше, ни меньше.

Поклонники делятся на два типа: осуждающие (потому что они искренне полагают, что любовь даёт им это право), и смиренные (согласные с каждым словом и действием тоже из-за любви). И вот сиди и думай, к какой категории ты относишься.

Учитывая моё личное знакомство с Клодом, я относила себя к первой. Родные люди всегда осуждают друг друга из-за всевозможных треволнений. Словом, я считала себя правильной фанаткой (а через некоторое время и подругой), однако я не смогла заметить в Клоде то, что в итоге повлекло за собой большие последствия – боль.

В его глазах всегда была боль – «фоновая», неярко выраженная, зарытая где-то очень глубоко, но периодически дающая о себе знать.

Раньше мне приходилось быть свидетелем странного поведения Клода, вроде того, что иногда он предпочитал одиночество компании друзей, причём такие периоды у него наступали резко, непредсказуемо; иногда он выглядел слишком отстранённым и иногда – хоть мне, признаться, это всё же очень не нравилось – злоупотреблял травкой. Я искренне считала, что он просто уставал – ещё бы, такая плотность графика могла измотать физически и морально кого угодно, – но заметила кое-что интересное: то, с каким пониманием смотрели на него Майк и Генри.

– Вы, ребята, точно что-то знаете, – сказала им я, когда уже в третий раз заметила странное состояние Клода.

– Мы знаем не больше твоего, – заверил меня Генри.

Я упрямо покачала головой, будучи весьма обеспокоенной.

– Быть такого не может.

– Ладно, слушай, – выдохнул Майк. – Дам подсказку – аббревиатура из четырёх букв. А дальше понимай как хочешь.

Но я так и не поняла.

Конкретные проблемы начались на третьем году нашей дружбы. Тогда мы с Клодом уже свободно общались друг с другом и часто проводили время вместе в кругу других таких же близких друзей. Пару раз он даже брал меня на съёмки. Он считал меня своей очень хорошей подругой и был щедр на широкие жесты. Иногда мы торчали в моей маленькой студии, которую я снимала, чтобы заниматься там своим творчеством. Помещение выглядело пустым и серым, обставленным только диваном посередине и большим зеркалом, прикрученным к стене возле входной двери. Однако стоило мне завести туда все мои мольберты и картины, студия приобрела оттенки. Оттенки достаточно сумбурные за счёт творческого беспорядка, который я там невольно навела в процессе безудержных вдохновенческих порывов.

У Клода имелись ключи от моей студии. Однажды он воспользовался этим фактором и решил приятно меня удивить, прислав мне сообщение на телефон: «Н-стрит, 18:30. Сегодня». Учитывая, что я проспала половину дня после тяжёлой смены в ресторане, времени заглянуть в студию у меня не было, поэтому я отправилась по указанному Клодом адресу, предварительно позвонив ему и попытавшись вытащить из него хоть какое-нибудь объяснение.

– Ни за что, – не соглашался он, и я в этот момент представила его ухмылку. – Это тайна, познать которую получится лишь приехав по этому адресу.

– Вы сама загадочность, мистер Гарднер.

– И не говори. Жду тебя.

Я никогда не знала, что можно ожидать от Клода. Любая пришедшая в его голову безудержная мысль стремилась обрести физическую форму и преуспевала в этом. Именно поэтому Клода называли талантливым, креативным, молодым актёром.