Инга Максимовская - Дурная

Я схватил со стола тарелку с салатом и со всей силы грохнул ее об пол, возле ног подошедшей официантки, чувствуя себя полнейшим козлом. Но вихрящаяся в душе ярость застила мой мозг огненным маревом. Девчонка пискнула.

– Это что, Цезарь? Сука, в цезаре не бывает рукколы, – проорал я, с трудом поднявшись на ноги.

– У нее сын остался, – тихо выдохнул Димка. – Она замуж не вышла за того мажора, потому что…

– Плевать, не утруждайся рассказами о порядочности Ларька. Я ненавижу сказки, тем более такие, где злом меня выставляют, – достал две купюры по пять тысяч и бросил на стол. – Детка, возьмешь за блевотину, которую вы салатом называете и за бой посуды. Себе штуку за моральный ущерб. Этого хватит?

Девчонка молча кивнула, глядя на меня глазами олененка Бемби.

– Остальное вон ему отдашь, – кивнул на замолчавшего друга детства. – Димочка, родной, оркестр найми на мою подать. Только пусть не траурный марш играют. А что-нибудь типа «Читы – дриты». Лорик заценит. Она была большой затейницей, и так же открывала всем доступ к своим внутренностям, как тот волшебный ларчик. Ларек – Ларчик. Поди смотрит сейчас на нас снизу…

– Ты чертов засранец, – прорычал Димас, сжав кулаки, – подонок и козел. Бессердечня мразь. Ребенок там, помощь нужна. Отец Ларкин в запое несколько дней. Его уволили из органов. А мальчишка… Десять лет ему… Адрес знаешь…

– Бог шельму метит. Всесильный оказался не всесильным. Ты сделал мой день. А о себе уже я слышал подобные эпитеты и очень часто. И знаешь, мне это жутко нравится. Адрес засунь себе знаешь куда? Чужой ребенок меня вообще не волнует. Вот совсем. Ненавижу сопляков. От них одни проблемы. Очень надеюсь, что отцом не стану. Чайлд фри я. Позвонишь в пятницу, распишем пулю. Адьес, – хмыкнул я и подняв вверх средний палец спокойно к выходу, загибаясь от скрутившей тело боли и чувствуя спиной укоризненные взгляды. Да, я козел. Жизнь научила. Очень уж хорошие мне попались учителя.

Выскочил на улицу, вдохнул холодный воздух, который встал комом где – то у меня в груди. Черт, я десять лет пытался эту рану в душе затянуть, а теперь поганец Димас взял и содрал тонкую корочку, которую я наращивал долгие годы, с этой огромной раны, и внутри опять саднит, до боли, до гадского желания прямо здесь открыть рот и заорать от злости и вернувшегося, давно забытого бессилия.

Да плевать. На все. На чертову жалость, которая вдруг поднялась откуда – то из потаенных, еще не до конца оскотинившихся закоулков моего тела. На Димку, который наверняка больше не будет мне другом. На все и на всех. Я себя создал. Сам. Из грязи выпер за волосы, локтями работал, пер напролом. Черт, черт, черт… Хотел этой дуре нос утереть, чтоб локти грызла. А теперь ей по барабану, кем я стал. А мне… Даже тут меня объегорила, гребаная дрянь.

Раритетный «мустанг» отозвался на нажатие кнопки на брелоке сигнализации, приветливо моргнув фарами. Эту тачку я купил для удовольствия, отвалив за нее астрономические какие – то бабки, но сегодня даже породистая коняшка не доставила мне радости.

– Эй, ты чего тут трешься? – прикрикнул я на бедно одетого мальчишку, который отсвечивая розовыми оттопыренными ушами, восторженно рассматривал мою любимую игрушку.

– Классная тачка, – с придыханием выговорил пацан, – четыреста восемьдесят пять коняшек, разгон до трехсот двадцати пяти за шесть секунд. Огонь.

– Вали давай отсюда, знаток, – хмыкнул я, с интересом посмотрев на это ушасто – конопатое недоразумение. Надо же, а парень шарит. – Тебе все равно не светит такая машина никогда в жизни, так что слюни подбери и шуруй к мамке своей-алкашке.

– Тебе жалко что ли? Я ж смотрел просто. И мама моя… – в глазах нахаленка зажглись нехорошие искорки.

– Мне абсолютно пофиг на мать твою, – ощерился я на мелкого нищего сопляка, даже не понимая, почему он меня так бесит, может потому что слабый? Обошел своего коня и обвалился на водительское сиденье, вставил ключ в замок зажигания… Омерзительный скрежет ворвался в мой разгоряченный мозг, словно раскаленная игла. Я вывалился из теплого салона, успел увидеть спину мелкого засранца, удаляющуюся с такой скоростью, что ему бы позавидовал страус-бегун из мультика и едва не взвыл как койот, от которого собственна и бегала мерзкая птица. Лак на крыле был содран до металла, валяющимся на асфальте огромным гвоздем. Сука. День начавшийся говенно, только так и мог закончиться.

Я задрала голову, восхищенно рассматривая высотку, построенную еще при Сталине. Величественное здание, квартиры в котором стоят столько, что доступны только полубогам, ну или продавшим душу дьяволу богатеям. Лешка моего восторга не разделял, сопел рядом, как ежик, нервно переступая с ноги на ногу.