Татьяна Грачева - Сандалики

Снег не был белым, да и не выглядел как задуманное природой явление: мокрая, грязно-серая жижа пополам с песком. Небо опустилось на город, придавив мутно-серым брюхом крыши домов и заслонив едва показавшиеся молочные облака, сулившие буран. Огни гирлянд утратили игривость и нарядность, светились истощённо, блёкло, будто зимние каникулы выжали из них последние силы.

Прошла всего неделя после Нового года, а праздники уже потеряли желанность, каждый третий прохожий напоминал уставшего зомби, заполненного под завязку оливье и мандаринами. Как же быстро ожидание волшебного праздника сменилось усталостью и подавляемым раздражением.

Лёля торопилась, бежала вприпрыжку, набирая разгон перед очередной лужей, ловко перескакивала её и чуть замедлялась. По отведённой до автоматизма привычке она улыбалась тем, кто встречался с ней взглядом, одаривая такой ничего не значащей отрешённой улыбкой, которую мама называла «дань вежливости». Лёля не задумывалась, почему улыбается, ведь весёлости она не ощущала абсолютно, но мамины уроки въелись в подкорку, помогая успешно создавать образ воспитанной уравновешенной девушки. Именно такой Лёля себя и считала: может быть, немного скучной, предсказуемой, зато совершенно адекватной и надёжной. Вот и Герман постоянно говорит: «Лёшка, ты настоящий друг». Тут она не выдержала и поморщилась. Уж кем-кем, а другом ей точно быть не хотелось.

Вечер быстро сменился сумерками и намеревался перейти в ночь. За то время, что Лёля шла от места работы до квартиры Германа, день окончательно погас, и из-за дома показалась наглая откормленная луна. Летом в это же время она боязливо пряталась, ожидая долгих зимних ночей. Дождалась.

С неба повалили крупные мокрые хлопья, январь изо всех сил притворялся зимой, но на мороз его не хватило: вот и снег получился ущербный, напополам с дождём. Тяжёлые снежинки таяли ещё до соприкосновения с кожей, оседая сыростью на щеках. Лёля опустила голову и надвинула капюшон. Перед выходом она обновила макияж, который теперь грозил превратиться в грим унылого клоуна. Влажные снежинки на секунду прилипали к ресницам и тут же стекали на щёки мутными ручейками, прихватывая с собой тушь и подводку.

Не сбавляя шага, Лёля достала из сумочки зеркальце, опасаясь увидеть, что сделала с ее лицом поплывшая косметика. Щёлкнула кнопкой, откидывая верхнюю половинку, и… споткнулась.

На секунду в отражении показались чужие глаза с белёсыми ресницами, без грамма макияжа. Она не сразу сообразила, что взгляд из зеркальца демонстрирует не только радужку голубого цвета, при том, что саму Лёлю природа наградила зеленовато-карими глазами, но и, кажется, принадлежит мужчине. Она моргнула, прогоняя галлюцинацию, и попыталась улыбнуться. Сердце уже зачастило, разгоняя адреналин в крови и звеняще натягивая нервы. Выдохнув на зеркало, Лёля протёрла гладкую поверхность перчаткой и с деланой весёлостью прошептала, глядя уже в свои привычные глаза: «Чёртовы сандалики».

Вытерев под веками тёмные дорожки, Лёля ожесточённо захлопнула крышку зеркальца и тряхнула головой, скособочив объёмную меховую шапку. Она не любила краситься, но в магазине, куда устроилась полгода назад, требовалось не только соблюдать дресс-код, но и во всём выглядеть безупречно: пришлось записаться на маникюр и освоить азы искусства рисовать на веках.

Будучи юристом по образованию, Лёля ни дня не проработала по специальности. Какое-то время привыкала к взрослой жизни под крылом матери – завуча в школе, – выполняя обязанности секретаря, попросту личной прислуги. Получала крохи, но, живя с родителями, тратила не так уж и много, больше откладывала, рассчитывая в будущем откатиться подальше от генеалогической яблони.

Накопить Лёля так и не успела – решение выпорхнуть из-под родительского крыла приняла не она. Мама авторитетно заявила, что в двадцать семь лет пора бы жить отдельно, полностью себя обеспечивать и завести хотя бы кактусы. Нина Валерьевна сама в этом возрасте уже дважды побывала в браке, воспитывала дочку и мужа, работала в двух местах, на одном для авторитета, на другом за деньги.

Лёля, как обычно, согласилась с матерью и переехала жить в однокомнатную съёмную квартирку на другом конце города. Нина Валерьевна не так уж далеко отпустила непутёвую дочь, продолжая её контролировать посредством сотовой связи и дёргая за поводок каждые выходные.