Елена Левашова - Помоги вернуть сына

– Все, поигрались в гляделки и ладушки. – Он резко опускается на спинку дивана и закрывает глаза. – Я жду, Лада. У тебя секунда на раздумья. Или… можешь уйти. А я забуду о том, что ты приходила. М-м-м…

Недослушиваю его опус – обхватываю член у основания и касаюсь языком гладкой кожи. Руслан стонет. Широко разводит ноги, зарывается в мои волосы. Знаю, как они ему нравятся… Вернее, нравились раньше. Очерчиваю контур большой бархатной головки, чувствуя, как под моим языком пульсируют набухшие вены. Ласкаю его ствол, наплевав на все – унижение, что испытываю, боль в коленках, упирающихся в мраморный твердый пол. Смешиваю солоноватый вкус его плоти с горьким вкусом слез – сегодня я их выплачу все. Без остатка.

– Ч-черт… – шипит Руслан сквозь зубы. – Быстрее.

Из глаз струятся слезы от его натиска. Руслан не жалеет меня – толкается в рот, раздражая горло. Мне хочется задохнуться, закашляться, а еще лучше – сдохнуть… Хотя нет, с этим лучше повременить. Ради сына.

Он наматывает косу на кулак и двигает бедрами, наплевав на мои ощущения. Карие глаза, чуть нахмуренные брови, напряженный лоб, сжатые в тонкую линию губы – я до мелочей помню лицо Руслана, когда ему хорошо. Но сейчас его силуэт размывается от выступивших слез. В глазах темнеет от недостатка кислорода. Кажется, мгновение – и я упаду без сил к его ногам. Плечо немеет от пальцев Руслана, впившихся в меня клещами – завтра на нем точно останутся синяки. Я дразню его ствол языком, стараюсь взять поглубже, посасываю, облизываю. Делаю все, чтобы это скорее закончилось… Когда-то я тоже хотела его, вязла в зыбучем песке страсти и удовольствия. Но не сейчас. Все вытеснила жгучая обида и ненависть. Ненавижу тебя, Руслан Данилевский! Всей душой!

– С*ка… – сипит Руслан, почти насаживая мой рот на себя. На языке, наконец, расцветает соленый вкус его спермы.

Пошатываясь, я поднимаюсь с коленок, облизываю ноющие губы, одергиваю юбку. Утираю льющиеся из глаз слезы. Хорошо, что в комнате темно…

– Спасибо, крошка. Считай, отработала мое согласие помочь. Позвоню тебе, как будут новости. – Непринужденно произносит он.

– Это… когда? – восстанавливая дыхание, спрашиваю я. Не решаюсь поднять на мерзавца взгляд.

– Не знаю. Надо с важными людьми перетереть. Там видно будет. Иди, Лада! На сегодня свободна.

Разворачиваюсь и, не глядя на Руса, бреду к выходу. По пути подбираю небрежно валяющуюся на полу сумочку. За спиной чиркает зажигалка, а носа касается аромат сигаретного дыма…

Лада.

Никогда я не чувствовала себя такой грязной и униженной. И что на меня нашло? Губы пекут, щеки пульсируют от прилившей к ним крови, а сердце соревнуется в силе ударов с отбойным молотком. Правильно говорят: мать – волчица, готовая бороться за своего малыша любыми способами. Не на жизнь, а на смерть! И я готова… Потому что дороже малыша у меня нет никого. Только бабуля и осталась, да пес Гром…

– Девушка, вы сейчас в сумке дыру протрете, – вздрагиваю от звонкого голоса какой-то девчонки за спиной. Я и не заметила, что волочу сумку по асфальту. И бреду понуро, втянув голову в плечи. Шаркаю по дорожке как старушка. Интересно, Рус смотрел на меня в окно? Хотя зачем ему смотреть? Он получил свое, воспользовался мной, как расходным материалом, вилкой во время обеда, например. Или туалетной бумагой… От этих мыслей становится невыносимо грустно.

– С-спасибо, – произношу чуть слышно.

Нельзя в таком виде домой идти – бабуля расстроится, соседи начнут языком болтать – они это хорошо умеют.

Перехожу дорогу и сворачиваю в сторону парка. Невзирая на удивленные лица прохожих, умываюсь в фонтане и приглаживаю волосы. Достаю из сумки зеркальце, расчесываюсь, припудриваюсь, крашу губы розовым блеском. Не то чтобы мне это очень надо, но перед бабушкой стыдно… Если бы она только знала, на что мне пришлось пойти ради Левушки! По дороге домой успокаиваюсь, пытаясь сосредоточиться на воссоединении с сыночком. Отметаю воспоминания о жгучих глазах Руса и его сильных руках, повторяя на репите «ненавижу, ненавижу, ненавижу…». Убеждаю себя, что ненавижу, мысленно заставляю разум проснуться и хорошенько пнуть сердце. Чтобы не верило и не прощало… Не надеялось на то, чего никогда не случится…

– Бабулечка, как ты? – распахиваю скрипучую калитку, завидев «преступницу» возле клумбы с тюльпанами. – Вероятно, ты хочешь упасть с коляски и лежать на земле до моего возвращения? – смериваю бабулю строгим взглядом и упираю руки в бока.