Марина Светлая - На берегу незамерзающего Понта

Мирош, подмигивающий ей в абсолютном знании: просто это случилось.

Солнце светило так ярко, что сквозь полусомкнутые веки мир расцвечивался голубым, розовым и белым — тонкими искристыми полосками, перемежающимися с тусклыми тенями пушистых ресниц.

Солнце касалось лица. И щурились не только глаза — ей казалось, что щурится все ее существо, пытаясь защититься и одновременно подставляя себя свету: вот она — я, забирай. Всю, целиком.

Солнце терялось вспыхивающими звездами на воде, превращая побережье в сплошной отсвет — все тех же голубого, розового и белого. На сколько хватало глаз от запада до востока, смыкаясь здесь, у проломленной рассохшейся лодки, прибитой штормом к берегу, когда Полина была еще ребенком.

Теперь она сидела на этом месте, глядя впереди себя и ни о чем не думая — о чем можно думать в апреле, когда мир, как она сейчас, медленно наполняется силой и светом.

Море было удивительно спокойным, с тихим шорохом медленно подбиралось к ботинкам и тут же отступало обратно, оставляя после себя темный след. По мокрому песку легко рисовались знаки — буквы, ноты, глупые сердечки и что-то смутно напоминающее парусник. Она смеялась, когда вода в ритме дыхания смывала ее художества. И вновь принималась за прежнее — звезды, буквы, ноты.

Следующая волна быстро и уверенно обхватила толстые подошвы, и Полина резко вскочила, отпрыгнула в сторону, хохоча и возмущаясь морю. На нее величаво взирала чайка — огромная, откормленная и равнодушная. Она стояла очень близко и ничего не боялась. В это время года на берегу чайки встречались чаще людей и чувствовали себя абсолютными хозяевами этого мира.

Полина откинула в сторону прут, которым чертила по песку, проводила взглядом птицу, деловито протопавшую мимо нее, оставляя на песке следы своими оранжевыми лапами, и, сунув в уши наушники, ушла с пляжа.

Она искренне полагала себя счастливым человеком. И все, что случалось в ее жизни, было добрым и светлым.

День сегодня такой же — светлый и добрый.

И вскоре, подпевая мелодии в плеере, Полина стягивала с себя куртку и обувь в их с мамой доме, располагавшемся близко от пляжа и наполненном светом и добротой. В кухне схватила пирожок, еще теплый и ароматный, и прошла в комнату.

— Привет, мам! — поздоровалась она и устроилась на диване, поджав ноги.

Мама, Татьяна Витальевна, оторвала глаза от ноутбука и недовольно поморщилась, глядя на дочь. Поправила очки на тонком лице и заложила за ухо прядку светлых волос.

— Полька, положи на место выпечку — она к чаю. Сейчас скажу Галке, чтобы накрывала завтрак.

— А я сейчас хочу, — проговорила дочка с набитым ртом.

— Перебиваешь аппетит, потом толком не ешь, худая, как таранка.

— Ничего я не таранка!

— Да самая настоящая! Обыкновенная таранка, хоть соли! — рассмеялась Татьяна Витальевна. — На каникулы приедешь, будем с Галкой откармливать.

Откармливать Полину на деле оказывалось весьма проблематично — особенно летом. Мать была занята в пансионате, командуя администраторами и горничными, не забывая заглянуть на хозяйственный двор, общаясь с поставщиками и экспресс-темпами сходя с ума. Галка, проводившая все лето там же на кухне, тем более, никаких пирогов у своей начальницы дома не пекла. Потому все это было лишь пустыми угрозами.

— На улице холодно? — с улыбкой спросила мама, разглядывая румяное лицо дочери. — Не замерзла?

— Нет, там тепло. Солнце уже греет… Хорошо так, — Полина снова прищурилась, как совсем недавно у моря.

— Выспалась хоть? На неделю вперед положено.

— Выспалась!

— Замечательно, — хмыкнула мать, снова уткнувшись в ноутбук. Сама она только и спала до начала сезона, а тот не за горами. Потом не придется. На износ. И приезды дочери именно сейчас, весной, давали ей некоторую передышку и приносили удовольствие. Уже на майские станет не до того.

Потом, позже, они завтракали на кухне. В их доме на лимане была большая кухня с огромными окнами, в которые лился яркий свет, чуть приглушенный сейчас светло-лимонными шторами, и большущий обеденный стол, на который Галка стелила белую скатерть и ставила чайник с чаем посередине, а возле присутствующих — кружки с забавными лошадками и жокеями в цветочном орнаменте по бокам. Еще были омлет, салат и сырники с абрикосовым вареньем и сметаной. И шоколадные конфеты из маленькой кондитерской на Ришельевской, откуда их всегда привозила Полина, когда собиралась домой (или в гости, как теперь понять?), зная, что мать обожает именно эти и никакие другие. Любовь к сладкому — семейная черта. За сладкое Татьяна Витальевна могла продать душу. Но губа была не дура, и Татьяна Витальевна предпочитала конкретику. Конкретику в шоколаде.