Амелия Борн - Здравствуй, мама!

Наконец я сказала:

— Хочу подняться к ним. Вдруг им нужна сказка на ночь.

По правде говоря, сильно сомневалась в том, что сейчас Адам и Дина желают чего-то подобного. Но надежду ведь никто не отменял.

Разумовский чуть отстранил меня на вытянутых руках и сказал:

— Я думаю, что очень нужна. И я бы сделал все, чтобы рассказать ее вместе с тобой.

— Тогда пойдем и расскажем! — горячо заявила я. — Даже если они не захотят слушать — мы хотя бы попытаемся!

Эта мысль стала настолько осязаемой, что я высвободилась из рук Разумовского. Уже направилась к лестнице, ведущей наверх, но застыла, когда услышала:

— Тамара…

— Да?

Обернувшись к Игорю, я взглянула на него с непониманием. Ожидала чего угодно — что он скажет, что я не должна лезть туда, куда не стоит. Что сейчас все же нужно оставить близнецов с самими собой наедине. Но Разумовский вдруг произнес:

— Я тебя люблю.

Тихо, но в то же время уверенно.

— Что?

Мне показалось, что я не расслышала. Игорь Разумовский взаправду признался мне в любви? Боже! Я оказалась совсем к этому не готова!

— Я люблю тебя.

Он подошел, и я застыла на лестнице. Впилась пальцами в перила, стояла, как соляной столп и смотрела на мужчину, которого тоже любила больше жизни.

— И я… я тебя люблю, — шепнула в ответ, жадно всматриваясь в черты лица Игоря.

Может он так надо мной шутил?

— Скажи это еще раз, — потребовал Разумовский ответа.

И я, отлепившись от перил и буквально упав в объятия Игоря, прошептала:

— Я тебя люблю!

Наверх мы поднялись минут через десять. Нацеловались всласть и отправились к близнецам. Я дрожала всем телом — как Адам и Дина отреагируют на мое присутствие, знал лишь господь бог.

Нас встретил унылый Голд. И это было дурным знаком. Если уж этот вечно жизнерадостный щенок сейчас стал таким — пиши пропало.

— Адам, Дина, — тихо позвал Разумовский, входя в спальню детей, где они усиленно делали вид, что уже отошли в мир сновидений. — Мы с Тамарой пришли почитать вам сказку.

Воцарилась тишина. Я почувствовала себя лишней и отчаянно желала лишь одного — просто выйти из комнаты детей и спрятаться куда подальше. Трусливо, знаю. Но учитывая обстоятельства, иного мне в голову не приходило.

Все изменилось, когда Дина открыла глаза. Посмотрела на меня и кивнула. Адам тоже взглянул на мое лицо, словно видел его впервые в жизни.

Мои малыши… пережившие столько всего, что за каждую секунду их несчастного прошлого я была готова убить любого, кто был в этом виноват.

— Здравствуйте, мои хорошие, — тихо сказала я, опускаясь на кровать Дины.

Взглянула на Игоря, он ободряюще кивнул в ответ.

И следом я услышала то, что так хотела знать. Близнецы, как по команде, сели на своих постелях и сказали хором слова, от которых у меня на глазах мгновенно выступили слезы:

— Здравствуй, мама!

— Он выглядит как…

Я вопросительно вскинул бровь, глядя на Адама. Сын стоял у детской кроватки, где лежал наш с Тамарой только что родившийся сын. Я присутствовал на родах и взял его на руки первым, а старшие дети все это время ждали вместе с бабушкой в другом помещении.

— Как?.. — напомнил Адаму с легкой улыбкой.

Тот смешно повел носом и выдал:

— Как сморщенное яблоко!

Я хмыкнул. Ассоциация была совершенно бестактная, но, в целом, верная.

— Вообще-то, вы, когда родились, выглядели ничуть не лучше! — осадил я старшего сына.

— Какой ужас! — отреагировала на подобные новости Дина. — Мы были такие же красные и шумные?

Словно в подтверждение ее слов новорожденный поднял громкий крик, так что мне пришлось подхватить его на руки и передать Тамаре, которая тут же склонилась над ребенком с тем неповторимым выражением лица, которое может быть только у любящей матери. И при виде которого у меня внутри все щемило от накатывающей волнами нежности.

— Вы и сейчас шумные, — ответил Дине, не в состоянии оторвать глаз от Тамары и ребенка.

Банально, но за всю свою жизнь я не видел ничего прекраснее этого. Моя женщина, державшая на руках моего ребенка. С некоторыми угрызениями совести я перевел взгляд на старших детей. С ними все было, увы, по-другому. Меня не было на родах. Меня в их жизнях вообще почти не было до того момента, как я остался с ними один на один. Я не уделял им достаточно внимания, не умел найти к ним подхода… Но тогда это был совсем иной я. Не избегающий ответственности, но и не готовый любить. Я был способен только откупаться. Если бы не Тамара…