Елена Константинова - Жизнь как жизнь и фэн-шуй в придачу

— Веня, я не поняла. Почему на вас — не обратить внимания? Вы на себя в зеркало смотрели? Вы очень красивый молодой человек.

— Да при чем здесь зеркало?! Еврей — он и есть еврей: нос, губы, глаза. Не спутаешь. И потом, я не умею общаться с девушками. Мне нечем их заинтересовать.

— Как это — нечем?

— Ну, о чем я мог говорить с девушками? Не о проблемах же конструирования автоматизированных систем управления технологическими процессами.

— Ве-е-ня… Девчонки нынче такие, что сами кого угодно заговорят. Только дай им возможность.

— Знаете, Катя была такая девушка… Самая красивая в институте. Она училась в параллельной группе. Конечно, все наши ребята «запали» на нее. Я… вы знаете, я даже не подходил к ней — вокруг нее такие парни вились. Она меня и не замечала. Для меня просто таким счастьем было видеть ее каждый день!.. А потом…

— Что?

— А потом мама прочла мой дневник.

— Вы вели дневник?

— Да, как последний идиот. Знаете, если близких друзей нет, человеку ничего не остается, кроме как сбрасывать чувства на бумагу. Потребность-то поделиться остается. Особенно в юности.

— И что? Мама влезла в ваш дневник? Вы ей разрешили?

— Разрешил? Она никогда ни у кого ничего не спрашивает — характер такой. Не знаю, может, и раньше читала. Но виду не подавала. А тут решила, что ее мальчик пропадает, его срочно надо спасать. Явилась в институт и при всех закатила Кате скандал. Кричала, что Катя — шлюха безродная, которая вознамерилась окрутить ее драгоценного сына. Так вот, ничего у нее не выйдет. Пока она — мать — жива, она не допустит, чтобы всякие проходимки испортили судьбу ее мальчику. Вы б видели, какие были у Кати глаза. Она, наверное, тогда впервые меня и заметила-то.

— И что?

— Что? Жить, понятно, не хотелось. Так ведь — мама. Я у нее один. Если меня не станет, что будет с ней? Институт хотел бросить. Месяц не ходил. Но не бросил. Дневники, вот, старые все сжег только. И больше такой глупости — никогда в жизни. Ни слова. Ни за что.

— Веня, как же вы жили?

— Да просто. Жил — и жил. А что делать оставалось?

— А с мамой как после этого общались?

— А что я могу поделать? У нее — сердце больное, чуть поволнуется — давление. Если с ней что-то случится из-за меня, как я смогу после этого жить?! А потом как-то увлекся психологией, биоэнергетикой. Легче стало. Есть куда уйти. Хоть мысленно.

Эх, Веня, Венечка… Да неужели ж такое бывает? Неужели можно до такой степени растоптать личность собственного ребенка?! Неужели можно позволить так себя растоптать?!

— Вот потому я и попросил вас не мешать Лере. Это слишком больно и тяжело пережить.

— Веня, ты что, считаешь, что я способна пойти и устроить прилюдные разборки с кем бы то ни было?! — От возмущения я не заметила, что перешла на «ты». Ничего себе, перенести на меня качества его мамочки!

— Нет, но… — он, кажется, даже смутился, — Лера — она очень тонкая девушка. Мне кажется, очень ранимая.

— Откуда ты знаешь? Ты же с ней почти не общался.

— Но это же заметно. Не знаю, как это объяснить, но натура от человека сразу чувствуется. — Он вдруг улыбнулся. — Зря я, что ли, биоэнергетикой занимался?

— Ага. И фэн-шуй — тоже, — съязвила я, не удержавшись.

Если хотите рассмешить Бога — расскажите ему о своих планах.

После переполненного нервотрепкой рабочего дня я тащилась домой, твердо решив, что сегодня я не буду делать ничего, что б ни случилось. Пусть хоть землетрясение. Но если тот уголок, где стоит моя кровать, уцелеет, я с нее не слезу. То есть, конечно, накормить ужином семейство я обязана. Но на ужин они получат макароны и котлеты-полуфабрикаты (бросил на сковородку — через пятнадцать минут готовы). А потом возьму книжку, лягу на кровать и буду сражаться за вожделенный отдых с яростью цепного пса, охраняющего хозяйский порог.

Мне осточертели бесконечные разговоры сотрудниц о вечерних сериалах, посиделках в кафе, мужьях-бездельниках, которые не желают сделать что-то (делая, однако, то, то и это тоже). Никакие производственные нагрузки не способны так изматывать, как свободнотекущий бабский треп.

Я сто лет не смотрела телевизор. Правда, уж от этого-то особо не страдаю. Те фильмы, что мелькают по всем каналам, напоминают друг друга, как различная аранжировка одной и той же музыкальной пьесы.

Радуют разве что рекламные ролики, вставляемые обычно в самые «подходящие» для этого моменты. Например, посреди напряженной погони с кувыркающимися в пропасть и взрывающимися, как китайские петарды, автомобилями вдруг возникает изумительная реклама туалетной бумаги: «Вы можете доверить ей самое дорогое» (и только полный кретин затормозит на антикварной вазочке, замотанной в несколько слоев этой самой бумаги, а не экстраполирует мысль про «дорогое» дальше).