— Это должен был сделать я, Джулс, а не ты.
— Бабушка рассказала мне о твоей дочери, — нежно произношу.
Он выглядит напуганным. Страх отражается в его глазах.
— Что я хочу сказать, — быстро говорю. — Понимаю, почему ты не мог ничего сделать с… — У меня вдруг не хватает слов. — Ну, ты знаешь.
Эллиот потирает глаза, и я задаюсь вопросом, сколько бессонных ночей было у него с тех пор, как мы встретились в палате неотложной помощи, выкрашенной в бежевый цвет и облитой моей кровью шесть лет назад. Или сколько ночей без сна прошло с момента, когда он уехал и оставил меня одну три года назад? Эллиот продолжает качать головой.
— Ты не должна была возвращаться, — проговаривает он. — Ты должна была остаться в стороне.
Я встаю с дивана.
— У меня есть четыре часа, чтобы набить татуировку, перекрывающую эти шрамы. Я сделаю это с тобой или без тебя. Ты поможешь, или мне уйти и найти другого татуировщика, который перекроет это дерьмо?
Он поворачивается, выглядя шокированным моей решимостью.
— Дорнан знает всех мастеров города. Ты не можешь показать свои, — его голос надламывается, — шрамы.
— Эллиот, — твердо произношу. — Я мечтала об этом много лет. Танцевала после захода солнца, обучаясь тому, что мне нужно знать. Запомнила каждую вещь о Дорнане Россе и выгравировала ее в памяти. Я сделаю это с твоей помощью или без нее.
Сказав последнюю фразу, разворачиваюсь, чтобы уйти. Я блефую, но он об этом не догадывается. Я вспоминаю о том, когда мы были вместе в последний раз, три года назад, и не в силах думать о том, как Эллиот ушел от меня.
Было жарко и душно. Всегда было пипец как жарко и душно. Прошел год с тех пор, как я «умерла», когда меня вывезли из больничной палаты, окруженной людьми, какие хотели меня убить, и доставили на конспиративную квартиру за тысячи миль от всего, что я когда-либо знала.
Эллиот казался моей единственной константой. Он был нежным и добрым. Прислушивался ко всем демонам внутри меня, которые кричали, желая задушить меня, уничтожить. Держал меня, пока я плакала. Вытирал мои слезы. А потом, непонятно почему, он влюбился в меня.
Мы долго ждали, чтобы сделать что-то большее, чем просто ходить вокруг да около. И как только совершили этот последний шаг, я стала его — душой и телом. Я любила его. Он являлся моим миром.
Только чтобы прогнать демонов, его оказалось недостаточно. Ничего не было достаточно.
Первые три года после того, как сбежала, я оставалась сломанной скорлупой, пытаясь выжить, стараясь забыть. Шрамы — мое постоянное напоминание. Звук мотоцикла. Прикосновение к коже кончиками пальцев. Нахождение в замкнутом пространстве.
Я была сломлена, разрушена, и как бы Эллиот ни старался, у него не получалось исцелить меня.
Впервые попыталась покончить с собой, выпив целый пузырек обезболивающих из аптечки в ванной его бабушки. Это не сработало. Проснувшись, я все еще была жива.
Эллиот умолял меня пообещать никогда больше не поступать подобным образом. Я так и сделала, но и на следующий день подключила шланг к выхлопной трубе его машины, заперла гараж и ждала сладкого освобождения. Конечно же, он нашел меня. Проломил топором дверь и спас мою жалкую задницу.
На третий раз я была настолько предсказуема, что он обнаружил меня в ванной еще до того, как успела загнать лезвие бритвы в запястье.
После третьей попытки Эллиот ушел. Потому что я была тьмой, и он тонул в ней. Каждый раз, когда пытался вытащить меня, я тянула его за собой.
Я поняла. Его существование вращалось вокруг спасения моей жизни целых три года, и он больше не мог меня спасать.
— Мне больше нечего тебе дать, — сказал, прежде чем сесть в свою машину и уехать.
Только после того, как он бросил меня, я поняла, что делала все неправильно.
Что это было не прощение и не забытье — чего моя душа на самом деле жаждет.
Едва я нацелилась на месть, жизнь обрела совершенный смысл.
Но тогда для нас с Эллиотом стало слишком поздно. Наше время истекло. Он уже был вместе с другой девушкой, которая носила его ребенка.
Так что я осталась в Небраске и училась танцевать, мечтая о мести.
— Подожди, — говорит он.
Я останавливаясь, все еще глядя на входную дверь. Эллиот громко вздыхает.
— Я сделаю это. Если ты расскажешь, что собираешься делать.
Поворачиваюсь, не в силах сдержать улыбку.
— Я рассказывала тебе, — произношу, улыбаясь, как идиотка. — Я собираюсь убрать их. Дорнан Росс будет пожизненно гнить в тюрьме, и его сыновья тоже будут страдать.
Читать дальше