Ава Рид - Когда я закрываю глаза

Все смешалось, превращаясь в хаос – шум, запах, ощущения, мысли.

Крики, осколки, тьма, блики света, музыка, которая все играла.

Боль.

Удар.

Все затянуло чернотой.

Страшный холод. Тьма… непроглядная тьма.

Незнакомая комната. Я озиралась по сторонам, отчаянно пытаясь найти выход. Кричала, стучала по матовым плиткам. Они выстраивались черными рядами одна за другой, превращаясь в море. Рыдая, я умоляла Пустоту о помощи, но в ответ слышала лишь насмешливое эхо. Я рухнула на пол. На мне белая ночнушка – впервые ее вижу. Это не моя. Ослепительно белая, без единого пятнышка, она похожа на свет, на язычок пламени в темноте.

На свечу, горевшую в ночи.

Я уткнулась лицом в колени. Голые ступни окоченели. Я цеплялась за ночнушку, будто она единственная моя опора.

Придумать бы какой-нибудь способ сбежать из этого холодного места или хотя бы забыть о нем… И тут в моем пустом сознании появились образы. Я услышала чью-то речь. Веки налились тяжестью, а когда я закрыла глаза, то мысли стали яснее, голоса громче.

Я почувствовала под собой песок. Рядом лежало большое цветастое полотенце, которое в лучах солнца казалось особенно ярким. Холод исчез, уступив место палящему влажному зною. Так жарко. И я больше не одна. Напротив сидел щуплый голубоглазый мальчик со светло-русыми волосами. Рядом с ним была красивая гитара.

Мальчику лет девять или десять. Он смотрел на меня так доверчиво. С моих губ сорвались слова, громкие, четкие, решительные и немного детские:

– Ты должен пообещать мне. И врать нельзя, Сэм.

Я пропустила песок сквозь пальцы. Мальчик, скрестив руки на груди, нахмурился:

– Отвечу иначе, и ты очень расстроишься. Я не хочу тебя расстраивать.

– Неужели ты в это не веришь? – изумленно спросила я.

– Не знаю, – покаянно признался он. – Но не хочу, чтобы ты плакала. Хочу, чтобы ты была счастлива.

Я что-то ответила, но сама себя не услышала из-за заигравшей мелодии. Она возвышалась над всеми прочими звуками, словно Бог.

Я резко распахнула глаза. Образы померкли, однако я все еще улавливала ту мелодию. И на душе потеплело. В каком-то смысле мелодия – часть меня. То, что я не могла ухватить, то, что не помнила, но знала, что оно есть.

Вот бы узнать, что я ответила мальчику, вот бы забыться в нашем разговоре, снова почувствовать струящийся между пальцами песок, солнечные лучи на лице. Вот бы понять, что за мелодию я слышала. Однако образы угасли, а с ними и музыка. И сама я тоже исчезла.

Снова только холод и тьма.

Снова от меня осталась лишь часть.

Я отчаянно пыталась поймать хотя бы одну-единственную значимую мысль, но они кружились в голове сердитым роем. Будто убегали. От меня.

Этот миг – как первый из многих. Как начало.

Я слишком хорошо ощущала свое тело, отчетливо слышала собственное дыхание, размеренные сильные удары сердца. И тут гигантской волной накатила боль: она захлестнула меня и погребла под собой. Тело свело судорогой. От чересчур резкого запаха дезинфицирующего средства нос и горло словно обожгло огнем. Однако особенно сильно болела грудь. С каждым вдохом казалось, что она вот-вот лопнет. В левую руку воткнута игла. Но хуже всего была головная боль, и я с трудом сдержалась, чтобы не закричать. Она нестерпима!

Я с усилием разомкнула свинцовые веки. Ресницы слиплись, глаза отекли. Все было каким-то другим, ощущалось искаженным, незнакомым и тяжелым. Прямо как моя голова, которую я приподняла лишь на несколько сантиметров. В ней беспрерывно тукало.

Кажется, прошла целая вечность, прежде чем у меня получилось из картинок, которые я видела, из мелочей, которые воспринимала, составить целостную историю. Рассказ, имеющий смысл.

Белые стены, белые шторы, высокая кровать, скудно обставленная комната. Добавим к этому писк, запах, витающий в воздухе, трубки, подведенные к моей руке. Совершенно ясно – все плохо.

Это больница.

Стиснув зубы, я со стоном медленно приподнялась на локтях. Руки ослабли и не слушаются, поэтому приподняться удалось только с третьей попытки. Во лбу пульсировало так, что на глазах выступили слезы.

Справа я увидела маму: она сидела, облокотившись о край кровати и опустив голову на руки. На одеяле – ее волосы, выбившиеся из косы. Они какие-то сухие и жирные одновременно, спутанные, с колтунами. Спина мамы мерно поднималась и опускалась – она спала. Левая ступня у меня затекла, и спасибо за это надо сказать Лу, свернувшейся калачиком в изножье кровати. Она лежала на моей ноге, обнимая любимую игрушку. Лу тихонько посапывала, на личике у нее крошки от пудинга. Я улыбнулась, сама не зная, почему. Мои губы, не выдержав натяжения, треснули, и я вздрогнула от новой боли.