Тилли Коул - Когда мы упали [litres]

Я закрыла глаза, и за сомкнутыми веками вспыхнул свет. Я ощутила, как застыл Остин, все еще впиваясь ногтями в мою спину, а потом громко застонал и уткнулся мне в шею.

Все еще соединенные, наши тела теперь стали скользкими от пота. Мы прижимались друг к другу, вместе скатываясь вниз с пика взаимного наслаждения… переживая миг, изменивший нашу жизнь, обнаживший души… радуясь, что последний крючок уже спущен.

Шеи коснулось горячее дыхание Остина, и когда он поднял глаза, в них светилась лишь чистая любовь.

– Ti amo , – прошептал он, и длинные, чернильного цвета ресницы стали влажными от переполнявших чувств. – Ti amo , эльфенок.

Погладив его по щеке, я ответила:

– Ti amo. Ti amo tantissimo [50].

Остин так радостно улыбнулся в ответ, что его улыбка могла бы заслонить солнце.

– Puoi parlare Italiano , эльфенок? – спросил Остин, целуя меня в шею. «Ты говоришь по-итальянски?»

– Ci sto provando, – ответила я . « Я пытаюсь».

Рассмеявшись, Остин коснулся губами моей груди, а потом отстранился и, взяв меня за руку, проговорил:

– Поедем со мной в Сан-Франциско. Со мной и Леви. Будь нашей семьей.

Приложив свободную руку к груди, я затрясла головой.

– Ты не хочешь этого, Остин. Я все еще оправляюсь от болезни. Ты будешь строить свою жизнь, и тебе не нужно отвлечение в виде меня.

– Ты мне нужна, – сурово сказал он. – Очень нужна. И я буду там с тобой… чтобы помочь.

– А что… Вдруг у меня снова случится рецидив? Это было бы слишком…

– Тогда я буду рядом, чтобы помочь его преодолеть. Без тебя мне не нужны ни футбол, ни Калифорния. Я нуждаюсь в тебе… И чертовски сильно. Ты спасла меня от самого себя… И Леви тоже.

Я улыбнулась, внезапно кое-что вспомнив.

– Что? – спросил Остин, тоже улыбаясь.

– В тот вечер в трейлерном парке, когда твоя мама хотела со мной поговорить, она сказала нечто похожее.

Тяжело сглотнув при упоминании мамы, Остин прошептал:

– Правда?

Кивнув, я коснулась рукой его щеки и проговорила:

– Она сказала мне, что всегда думала: лишь ты один сможешь спасти семью с помощью футбола. Но, познакомившись со мной, поняла, что именно я спасу тебя. – Остин попытался сморгнуть выступившие слезы, но одна капелька все же скатилась по щеке. – Она сказала, что моя душа подобна твоей.

– Она была права, эльфенок. – Он бросил быстрый взгляд наверх, безмолвно молясь, а потом снова перевел внимание на меня. – Так что скажешь? Поедем со мной. Клянусь, я больше никогда не позволю тебе сдаться.

– Хорошо, – счастливо рассмеявшись, согласилась я. – Я поеду с тобой.

Прижавшись лбом к моему лбу, Остин вздохнул и пробормотал:

– Охренеть.

Флоренция, Италия

Год спустя…

– È tua moglie quella? [51]– спросила меня пожилая дама из кондитерской, когда я стоял у прилавка, расплачиваясь по счету.

Я взглянул на Лекси. Она с довольной улыбкой наблюдала за жителями Флоренции, столпившимися на площади Синьории. В груди все сжалось от этого зрелища. Ее милое личико загорело под ярким тосканским солнцем, на бледно-розовых губах – чертовски дорогой бальзам, которым она теперь пользовалась постоянно, в огромных, прекрасных бледно-зеленых глазах читался интерес. Она любила Италию. Черт, она вновь полюбила жизнь.

Моя маленькая эмо-эльфийка уже не походила на эмо. Волосы Лекси, по-прежнему длиной до подбородка, все еще оставались черными, как смоль. С ними она расставаться не желала. Но эльфенок больше не пряталась под темной одеждой, словно под броней, не мазала лицо белым тональным кремом и отказалась от темной подводки, которые прежде скрывали от мира ненавистный ей образ.

Я наблюдал, как парни, то и дело проходившие мимо столика, – типичные гребаные итальянцы – открыто ее разглядывали, оценивая миниатюрную, но ладную фигурку в коротком красном платье. Как ни странно, меня это не слишком беспокоило. Мне нравилось видеть ее такой, на время свободной от своих демонов, день за днем, постепенно возвращающей контроль над собственной жизнью. Порой она все еще впадала в депрессию, спотыкалась, но я всегда находился рядом, чтобы помочь ей вновь обрести равновесие. Она тоже поддерживала меня, когда в мыслях вдруг возникали картины прошлого.

Старушка откашлялась, и на лице ее расплылась очаровательная улыбка. Смутившись, что меня поймали за разглядыванием, я склонил голову и с ухмылкой ответил:

– No, é la mia fidenzata. – «Нет, она моя невеста».

Старушка широко улыбнулась и, приложив руку к груди, через мое плечо посмотрела на Лекси.