Вера Колочкова - Без опыта замужества

Так. Теперь можно немного расслабиться — эту историю Лина уже знала. Про дневник — это надолго. Не забыть бы только выражение заинтересованности и внимания на лице сохранить, а так… Можно и своим мыслям отдаться. Интересно, Женька уже дома или нет? Опять, наверное, с Денисом в загул ушла. Надо, надо этого Дениса как-то в дом затащить, посмотреть, что за парень. Может, в выходной? Обед хороший приготовить…

— …И она мне вдруг заявляет, что у нее должна быть своя неприкосновенная личная жизнь! Это от кого — неприкосновенная? От матери, что ли? — продолжала бушевать больными воспоминаниями Станислава Васильевна.

Сдвинув брови и сочувственно покачав головой, Лина вдруг ясно вспомнила свой первый разговор с Диной, тот самый, в котором женщина, пытаясь рассказать о странностях своих взаимоотношений с матерью, вдруг разоткровенничалась:

— …Нет, вы не думайте, что я мать совсем не люблю. Люблю, конечно. Но… часто видеть ее не могу. Потому и вас на такую немного странную работу нанимаю. Вы чужой человек, вам легче. Пришли, выслушали, ушли. А я проведу с ней пятнадцать минут, и все внутри звенеть начинает. Не могу! С детства — не могу. Знаете, это на болото похоже. Оно тебя поглощает, а ты барахтаешься, барахтаешься изо всех сил… Только расслабишься, а оно опять — чмок! — и норовит тебя внутрь втянуть. Как сказал один мой знакомый — если хочешь сделать свою маму счастливой, стань идиоткой. Она поместит тебя в психушку, окружит заботой и будет кормить манной кашей, собирая ее с подбородка и запихивая ложкой в рот…

— …Неужели она думает, я ей зла хочу? Разве материнская любовь — это зло? — вывел Лину из задумчивости старухин раздраженный голосок. — Вот скажите, это зло, по-вашему?

— Нет. Не зло.

— Ну вот! А она этого никогда понять не сможет! Жестокая, бессердечная эгоистка! До сих пор не понимаю, что я упустила в ее воспитании, как так получилось…

Да уж, дорогая Станислава Васильевна. Ты не знаешь, а я знаю. Был, был однажды благодатный момент, который ты при всей своей бдительности проворонила. Мне Дина сама про этот момент рассказывала…

— …А однажды мы пошли с мамой в магазин — сережки мне покупать на пятнадцатилетие. Стоим у прилавка, продавщица нам товар показывает, мама берет разные серьги, к моим ушам прикладывает. Выбирает, прикидывает, сосредоточилась вся. Потом как-то отвлеклась на разговор с продавщицей, и вдруг я слышу над ухом — девочка, очнись, ты что делаешь? Я поворачиваю голову — мужик стоит. С виду простенький, обыкновенный, но глаза умные. Долго он на меня смотрел, будто гипнотизировал. Потом опять говорит — очнись! Попробуй сейчас в зеркало смотреть, а не на маму! Жизнь — твоя, сережки носить — тебе. Если сейчас первый шаг не сделаешь, потом поздно будет. Меня тогда будто перевернуло всю! Взяла я первые попавшиеся сережки и к зеркалу подошла. Сама. Мама что-то говорит за моей спиной, а я уже будто не слышу. Интересно, что это за мужик такой был? Увидела бы сейчас — в ножки бы поклонилась…

— …Она просто ужасно, ужасно себя повела! Хамить начала, своевольничать, все делала наперекор мне! И на Николеньку тоже нехорошо повлияла. Когда женился, даже мне не сказал… — продолжала меж тем свой грустный монолог Станислава Васильевна. — Представляете, я даже детей Николеньки, своих внуков, никогда не видела! Они в Бостоне живут, ни разу меня к себе в гости не позвали! И Дина тоже к себе в дом не пускает. У меня зять, между прочим, богатый человек, у него дом огромный. Что, мне бы там не нашлось места? Рядом с собственной дочерью? Нет, не нужна мать стала. Никому не нужна! Всю себя отдала, а теперь — не нужна! Пусть подыхает с голоду!

— Ну зря вы так, Станислава Васильевна… Какой голод? У вас же все абсолютно есть, и квартира такая хорошая…

Черт, черт дернул за язык, зачем выскочила со своим комментарием? Зачем против правил пошла — не высовываться? Сидела же тихо, рожицы внимательные и сочувственные строила, работу свою исполняла. И вдруг — такой прокол. Устала, наверное. Да и голод — не тетка. Надо бы как-то сегодня пораньше закруглиться, взять инициативу в свои руки. Может, в бедную завистливую овечку поиграть, потешить старушку благоговением? Иногда это хорошо срабатывает.

— Нет, и впрямь, такая уж замечательная у вас квартира, Станислава Васильевна… — опередив дальнейший старухин монолог, быстро проговорила Лина. — Мечта, а не квартира! Мне такая и во сне не снилась, и мечтать не смею… Если б не вы, я бы даже и не знала, как люди по-настоящему живут!