Вера Колочкова - Без опыта замужества

— Где же она, не поняла? Я же совершенно отчетливо видела в окно, что ее машина подъехала!

— Она… Она не смогла к вам зайти, Станислава Васильевна. У нее дел много…

— Понятно. Да, мне все понятно, что ж.

Поджав губы и нервно дрогнув обвисшими брыльками, старушка надменно прошествовала в кухню, встала у окна, уперев в подоконник сухие пальцы. «Сегодня, значит, на Дину весь вечер будет жаловаться. Про материнскую самоотдачу и дочернюю неблагодарность рассуждать будем», — глядя в ее сухую, с наметившимся загорбком спину, подумала Лина, поставив пакеты на стол.

— А я телятины свежей купила, Станислава Васильевна! Котлеточки сделаем?

— Не хочу… Что мне ваши котлеточки? Дочернюю любовь ими не заменишь.

— Но у нее и правда времени было в обрез, Станислава Васильевна! В другой раз она обязательно к вам зайдет!

— Когда — в другой раз? — дернув плечом, капризно проговорила старушка. — Что это вы меня утешать взялись? Не нуждаюсь я ни в каком утешении! И вообще, что вы в этом понимаете, Лина? Вы женщина простая, вам моих чувств не понять. Когда отдаешь детям всю себя, без остатка, посвящаешь им жизнь, а в старости получаешь одну черную неблагодарность… Нет, вы меня не поймете! И не говорите лучше ничего! Помолчите лучше!

Ладно. Помолчим. Вот продукты разберем пока. Знаем, что дальше будет. Сейчас ты, милая старушка, постоишь немного у окна, распихаешь сладкую обиду по пунктам и параграфам, а потом из тебя польется, как из худого ведра, успевай только сочувственные междометия вставлять… Знаем, проходили. Уже сто раз ты про свои материнские подвиги рассказывала. Послушаем и в сто первый. Отработаем Динину зарплату.

— Знаете, мой муж, он… Он был очень жестокий человек. Когда я Диной забеременела, он запретил мне рожать. Николеньке, нашему сыну, тогда пять лет было. Муж сказал — хватит… Но я все равно ее родила! Я знала, что муж в конце концов меня бросит, и все равно родила! Я знала, что это мой долг — отдать всю себя детям. Вы понимаете?

— Да, Станислава Васильевна. Понимаю.

— Нет, вы не понимаете! Вы как раз таки ничего не понимаете, Лина!

Отвернувшись от окна, она окатила Лину таким яростным взглядом, что пришлось поневоле втянуть голову в плечи и с тоскою посмотреть на аппетитно расположившиеся на столе продукты. Похоже, мирный совместный ужин на сегодня отменяется. Придется довольствоваться съеденными после обеда пирожками, которые притащила из кафе сердобольная Танька.

— Когда она родилась, я практически на себе крест поставила. Да, представьте, меня как личности больше не существовало! Была одна только полная самоотдача — все, все для детей. Я принадлежала им полностью, я была в курсе всех событий их маленькой жизни. Они и шагу не могли ступить без меня. Да если б можно было, я бы и за партой с ними в школе сидела… Жили как единый организм, как единое целое. Николенька, Дина и я… Никаких тайн меж нами, полное всепоглощающее доверие к матери, к ее любви. А потом… Я до сих пор не понимаю, как это произошло, но вдруг они начали отдаляться. Такие дикие ссоры были, непонимание, эгоизм. Дина оказалась страшной, просто страшной эгоисткой! До сих пор не понимаю — откуда в ней это?

Выдохшись, Станислава Васильевна тяжело опустилась на стул, помолчала, потом ткнула рукой в пакет с овощами, отодвинула его от себя брезгливо.

— Что это, Лина?

— Это помидоры, огурцы парниковые. Вон там еще редиска есть. Я думала, мы салатик сделаем. Вы давеча просили овощей для салатика купить, помните?

— Да? Не помню… Уберите, уберите все это немедленно. У меня аппетит пропал. А впрочем — делайте что хотите. Мне все равно. Лучше бы я от голода умерла, чем так… Или она думает, что я вместо дочерней любви буду довольствоваться овощами?

— Хорошо. Я уберу.

— Какая же вы все-таки равнодушная женщина, Лина… Вы же сами — мать! Неужели вы меня не понимаете?

— Понимаю, Станислава Васильевна.

— Нет, не понимаете. Никто не может понять… Это так страшно, когда материнская любовь становится невостребованной, ненужной. Так страшно, когда в тебе ничего нет, кроме самоотдачи, а детям она не нужна…

Прерывисто вздохнув, Станислава Васильевна закатила глаза к потолку, готовясь вроде как всплакнуть. Только не заплачет — Лина это точно знала. Можно и не суетиться. Потому что теперь у леди по программе примеры из жизни должны пойти. Про полную самоотдачу.

— Помню, я как-то с высокой температурой слегла, и Дине пришлось самостоятельно уроки делать. Таки что вы думаете? Я просыпаюсь ночью, будто от удушья, кое-как поднимаюсь с постели и плетусь проверять ее тетради… Долг материнский сработал, понимаете? Чуть в обморок не падаю, но иду! Я всегда все у нее проверяла — и тетради, и дневники, и личные записочки всякие. Однажды она умудрилась в матрац свой личный дневничок зашить — так я нашла! С него-то все и началось…