Дмитрий Быков - 66 дней. Орхидея джунглей (под псевдонимом Мэттью Булл, Элия Миллер)

— Откуда он знал? — вырвалось у нее. И тут же ее ожгло: значит, он чувствовал, знал, значит, он все видел! А она–то держала его за слепца!

— Оттуда же, откуда и я. Может быть, мы с ним не хорошо владеем высокой лексикой, но суть иногда улавливаем. Причем оба не считаем своей заслугой то, что плохо владеем высокой лексикой.

— М-да... Молодец Брюс! Передай ему... впрочем, ничего не передавай. Но я рада, за вас обоих.

— Не исключено даже, что ты не врешь.

Элизабет звонила Эрлу на виллу, где он жил один, и он ответил ей со своей обычной старомодной галантностью, что ждет ее в любой день, одну или со спутником, и что кроме разговора о делах, а лучше бы вместо него они могут поболтать о вещах куда более приятных, — например, о лучизме.

Его вилла находилась довольно далеко от Нью-Йорка, и Элизабет взяла такси после долгих колебаний. Но Джонни как раз собирался выдать ей на расходы порядочную сумму, о которой она его не просила, — и она позволила себе шикануть. В конце концов, это не выезд на пикник, а деловая поездка. Все правильно.

Эрл жил анахоретом, не пуская к себе почти никого, да к нему не особенно и ломились, — он, может быть, для того и запустил легенду о своей нелюдимости, чтобы спровоцировать паломничество. Впрочем, еще на их курсе в колледже побывать у Эрла было неким знаком почета, показателем уровня, а его личный друг, читавший спецкурс по колористике, почитался как выдающийся знаток, вхожий к Мастеру. Он передавал суждения Эрла, неизменно точные и ядовитые, с понятным пиететом и почти трепетом.

Вилла была обнесена высоким деревянным зеленым забором. Элизабет нажала на кнопку звонка.

Ей открыл сам Эрл, подстригавший кусты в саду. Высокий, худой, сухой, лицо покрыто красноватым загаром. Он походил на Роберта Фроста в старости, только был выше и крепче на вид. И у него не было вечной фростовской усмешки, добродушной и хитроватой, — лицо его было открытым, внимательным, любопытным, меткий и цепкий взгляд художника, живая игра морщин, ум и галантность, светящиеся во всем.

— Мистер Эрл, я давно чувствую необходимость поговорить с вами... хотя бы для того, чтобы отчитаться о ходе выставки...

— Дорогая Элизабет, это совершенно напрасные опасения. — Он вел ее к веранде, где уже был накрыт чайный столик: печенье, кофе, сливки, масло, джем. — Вы полагаете, судьба картины занимает меня после того, как она окончена? Зенит моей славы давно позади, и я был бы последним идиотом, не понимай я этого. Я ушел от времени, и время ушло от меня. Наше расхождение, слава Богу, свершилось с обоюдного согласия, как давно ожидаемый развод, и если я стану анахронизмом, то по крайней мере добровольно выбрал эту участь. Выставка — попытка подвести итог последнему десятилетию работы, не более. Разумеется, мне интересно, что скажут и напишут. Любой, кто утверждает, что ему неинтересно, — нагло врет. Но поскольку я материально обеспечен на ближайшие сто лет при скромном образе жизни, мне незачем ждать сверхприбылей от моих скромных развлечений...

То, что он заговорил об этом сразу, сняло напряжение, но Элизабет почувствовала, что тема эта волнует его, раз он решил сразу ее снять. Нет, Молли не права: за своей любовью она не разучилась понимать людей. Слышать их и жалеть их.

— Мистер Эрл, — сказала она, — я выросла в уважении к вашему таланту, и не мне утешать вас или приукрашивать действительность. С большими художниками не заигрывают. Мне никогда не было близко то, что вы делаете, и ни один ваш период я не могу назвать своей живописью, — но тем вернее моя оценка и тем искреннее мое восхищение: я могу беспристрастно судить о вас и нахожу вас крупнейшим Мастером. — Она почти не лгала. — Я должна вам откровенно сказать, что ни одна картина пока не продана, но наибольшие шансы у «Ожидания»: к ней прицениваются.

— Не сомневаюсь, — он разлил кофе, — не сомневаюсь. Картина недурна, но несколько мрачна по колориту... вы не находите? Впрочем, ожидание — вообще довольно мрачная вещь. Вы прекрасно выглядите.

— Мистер Эрл...

— Меня зовут Эд.

— Мне трудно привыкнуть...

— Дитя мое, давайте не будем лишний раз напоминать старику, что он стар. Или я буду вас называть — мисс? миссис?

Боясь, что ей придется вдаваться в этот довольно тонкий нюанс, она торопливо остановила его:

— Хорошо... Эд.

Хотя на самом деле она могла бы ему рассказать о себе. Такому старику. Который и в старости — все еще мужчина. И все поймет, и все оценит. Да ему и не может быть больше шестидесяти пяти.