Тиффани Райз: Святой

Нора проснулась от беспокойного сна без сновидений и первым делом наполнила водой фарфоровую ванну на ножках. Она опустилась в теплую воду в надежде, что тепло проникнет сквозь кожу и поможет ей расслабиться. Но спустя час кожа ее покраснела и сморщилась, а тело все еще было будто стянуто в узел.

На ней была длинная белая сорочка на тонких бретелях. Подол щекотал ее лодыжки при ходьбе и касался босых ступней. Чтобы отвлечься, Нора остановилась перед зеркалом, закручивая и закалывая свои волосы и так, и сяк, чтобы темные волны образовали небрежный низкий пучок со свободными прядями, которые обрамляли ее лицо. Когда она закончила, то почти усмехнулась, увидев результат. В белой сорочке, с приглушенным макияжем и убранными локонами она была похожа на девственную невесту в свадебную ночь. Старовата невеста, конечно же, в прошлом месяце ей исполнилось тридцать шесть. Но тем не менее, женщина в зеркале выглядела скромной, невинной, даже напуганной. Она думала о пожилых людях, но сегодня снова ощущала себя подростком - беспокойным и ожидающим, желающим того, чему не могла подобрать определение, но знала, что нуждалась в этом. Но что же это было? Кто это был?

Она спустилась вниз и решила поесть. Но вместо себя она подкормила поленьями камин. Пока дерево потрескивало, сгорая, за окном кухни небо расколола молния.

Совсем недалеко слышались раскаты грома. Нора стояла у окна и наблюдала, как ночь раскалывается. По лесу снова и снова грохотал гром. Между зарядами Нора услышала другой звук. Намного громче. Чище. Ближе.

Шаги по камню.

Стук в дверь.

Затем тишина.

Нора застыла. Здесь никого не должно быть. Никого кроме нее. Хозяин пообещал ей уединение. Этот коттедж был единственным домом на несколько миль по его словам. Он владел всей землей вокруг него.

Она будет в безопасности. Она будет одна.

Еще один стук.

На двери коттеджа не было замка. Кто бы ни стоял снаружи, он мог войти в любой момент. Две недели единственными эмоциями, которые она испытывала, были печаль и горе. Теперь она ощутила что-то еще - страх.

Но Сорен натренировал ее слишком хорошо - Евреям 13:2 «Страннолюбия не забывайте, ибо через него некоторые, не зная, оказали гостеприимство Ангелам». И такая ночь подходила или демону или ангелу, святому или грешнику.

Она рывком открыла дверь. Человек, не ангел, стоял за порогом.

- Убежище?

Дождь намочил его темные волосы и покрыл каплями кожаную куртку.

- Какого черта ты тут делаешь? - спросила она, скрещивая руки на груди, стесняясь низкого выреза на сорочке. Ей стоило накинуть халат.

- Умоляю об убежище. Мне стоит повторить? Убежище?

- Ты преследовал меня? - спросила она. Прошлой ночью она летала в Марсель и обедала с ним. Она и не думала, что он будет преследовать ее до самой Германии.

- Я бы пришел раньше, но ошибся поворотом у Гензеля и Гретель. Девочка в красном плаще подсказала мне дорогу, и теперь я здесь, Белоснежка.

- Ты нашел дорогу сюда, Охотник. Найдешь и обратную, - ответила она. - Я не могу дать тебе убежище.

- Почему?

- Ты знаешь, что произойдет, если я тебя впущу.

- Именно то, чего мы оба хотим.

- Этого не должно произойти. И мне не нужно тебе объяснять почему.

Улыбка исчезла с его лица.

- Я нужен тебе, - сказал он.

- Это не важно. Я должна сделать это сама, одна.

- Ты не должна делать это одна. - Он сделал почти незаметный шаг вперед. Носки его промокших под дождем коричневых ботинок коснулись, но не пересекли порога. - Ты слишком многое делаешь в одиночестве.

- Я не могу тебя впустить, - ответила она и снова ощутила этот ком в горле.

- Он хотел, чтобы ты сделала это в одиночку?

- Нет, - ответила она. - Не хотел.

- Впусти меня.

- Это звучит как приказ. Я говорила тебе, кем являюсь. И ты знаешь, что я отдаю приказы.

Она уже чувствовала, как рушится ее решимость. Двадцатипятилетний, высокий, с глубоким загаром, темные волосы легкими волнами, которые требовали, чтобы женские пальцы снова и снова зарывались в них, ясные глаза цвета морской волны, унаследованные от его матери персиянки, и лицо, которое обязан вылепить скульптор, чтобы оно сохранилось, даже когда они оба превратятся в пыль и пепел.

...Как она могла отвернуться от него? Как вообще кто-то мог?

- Тогда прикажи мне войти, - сказал он.

Она закрыла глаза и ухватилась за дверь, чтобы успокоить себя. Это было неправильно. Она знала это. Она поклялась себе до того, как увиделась с ним, что не будет делать этого, никогда, не с ним. Но затем она увидела его. И сейчас, после всего случившегося, и горя, которое угрожало поглотить ее, кто мог винить ее в том, что она использует его для успокоения? Один мужчина мог обвинить ее. Но было ли этого достаточно, чтобы остановить ее?