Диего Дон Валенсия - Солнечная пыль

– Погода сегодня отличная, – сказал я. – Хотел на пляж, загорать уже можно, а ты ведь любишь солнце.

– Так ты же пишешь, как одержимый, – ответила Лара. – И я не хочу тебя отвлекать. Я обожаю твой роман и жду не дождусь, когда ты его закончишь. А с дядей Тео мне хорошо. Он очень крутой чувак. Пока, милый! Пиши, не отвлекайся на ерунду. Целую.

Я услышал чмоканье в трубке, затем короткие гудки. Вздохнув, вернулся к тексту. Но солнце заливало окна, птицы орали, как оглашенные, и меня потянуло на улицу.

Но я не пошел на пляж, а отправился в Валенсию. Сам не знаю, что толкало меня навестить отца и глянуть, как он проводит время с невесткой. Я решил не звонить, а явиться сюрпризом для них обоих. Зря я это сделал. Когда я вошел в лофт, причем открыв двери своим ключом, то замер от восхищения и ярости, овладевших мной одновременно. На высоком табурете возле огромного окна стояла моя жена, солнечный свет заливал ее с ног до головы, волосы пушились и золотились и вызвали во мне воспоминание о нашей первой встрече на пляже хутора Арпачин. Именно тогда я прозвал Лару «девушкой с солнцем в волосах». Ее точеная изящная фигура казалась произведением великого скульптора, но… моя жена была полностью обнажена. Длинная шея, худенькие плечи, округлая упругая грудь, втянутый живот с искрящейся капелькой пирсинга в пупке, гладко выбритый лобок, длинные стройные ноги, маленькие пальчики с ноготками, покрытыми перламутровым лаком, – все это я увидел одномоментно и тут же вышел из себя.

– Какого дьявола?! – заорал я, бросаясь к отцу.

Лара спрыгнула с табурета и закуталась в красный, расписанный золотыми драконами, шелковый халат отца. Она уселась на диванчик, закинула ногу на ногу и молчала с невозмутимым выражением лица. Теодор оторвался от мольберта, протер тряпочкой с растворителем пальцы, испачканные масляной краской, и развернул холст ко мне.

– Это просто шедевр! – довольно проговорил он, не обращая внимания на мое побагровевшее лицо и сжатые кулаки.

Я остановился как вкопанный перед картиной. Отец давно не писал людей в жанре реализма, но тут он постарался. Никакой абстракции, никаких безумных идей передачи увиденного, это был простой портрет обнаженной прекрасной девушки. Лара стояла спокойно, опустив руки вдоль тела, глядя прямо перед собой и затаенно улыбаясь. Она казалась настолько живой, что я вздрогнул. Привиделось, что моя жена сейчас сойдет с полотна. Но она сидела во плоти на диване и смотрела на меня. Я не знал, что сказать, будто язык проглотил. Слишком много эмоций бушевало во мне в этот момент. Злость на бесстыдную жену, зависть к неоспоримому таланту отца – мне казалось, что по сравнению с ним я во всем бездарен, – обида, что эти два дорогих для меня человека образовали будто бы за моей спиной какое-то тайное общество и наслаждались секретным, но раскрепощенным общением, восхищение прекрасной картиной, острая печаль, что все в моей жизни происходит не так, как хотелось и мечталось. И я, не говоря ни слова, покинул мастерскую.

Помню, как долго бродил по городу, по любимым улочкам, заходил в бары, это был тяжелый для меня день. Именно тогда я впервые понял, что мне не по пути с такой девушкой.

Когда я поздно вечером вернулся домой, Лара сидела в гостиной и смотрела телевизор. Я устроился в кресле напротив. Она повернула голову и мило улыбнулась.

– Рада, что ты уже не сердишься, – сделала она вывод, хотя я молчал. – Дядя Тео пообещал, как только высохнут краски, прислать портрет нам. Круто, да? Повесим его в спальне.

– И пусть Сарита любуется голой хозяйкой, – сухо сказал я.

– А что ты хочешь?! – взвилась Лара. – Чтобы он зарисовал мое тело каким-нибудь платьем? Тогда сам ему это скажи!

– Ничего я уже не хочу, – устало ответил я. – Но сам факт, что свекор рисует обнаженную невестку, возмутителен.

– Как узко ты мыслишь, – ядовито проговорила она. – Это же просто художник и его муза.

– Это же просто моя жена и мой отец, – в тон ей ответил я.

После этого инцидента мы не разговаривали два дня. А через неделю отец привез злополучный портрет, хотя никто его об этом не просил. Мы оба были дома. Отец при помощи Сариты внес запакованное полотно в гостиную и, довольно улыбаясь, поставил его в центре, прислонив к спинке кресла. Я опешил, поняв, что это портрет Лары.

– Деточка, принеси ножницы, – сказал отец служанке. – Сейчас мы распакуем эту прелесть.

Сарита с любопытством глянула на подарок, кивнула и скрылась за дверью. Я вскочил и попросил отца немедленно убрать отсюда картину.