AlmaZa - Мания приличия [СИ]

Я поднялась на холм со стороны станции с этими позитивными мыслями, готовая к новым битвам и сражениям за свою жизнь, ведь теперь от неё зависела ещё одна, крошечная, но уже такая мною любимая. Ветер перемен тормошил мои волосы, он нёс что-то необычное, и этим могло быть, что угодно. Разве не вся наша жизнь — необычна? Разве повторяется дважды один и тот же день? Разве обычны рассветы и закаты, пение птиц и лай собак? Да, мы привыкаем ко всему, и только от перемен и чего-то нового страдаем или радуемся. Но в нашей власти раз и навсегда понять, что страдать или радоваться — это наш выбор, наша точка зрения, и воспринимать что-то с радостью наше сердце способно ежедневно. Даже если оно уже было, случалось, происходило, принадлежало нам, оно не стало обычным, оно — часть нашей жизни, и делать из этой части серое и неприметное, значит, превращать постепенно в серое и неприметное всю свою жизнь.

У нашего забора стояла незнакомая машина. Это не папина старая «нива», кто это к нам в гости пожаловал? Приближаясь, я увидела на лавочке за ней два контура. Ноги стали вязнуть в земле, не смея приближаться. Но меня заметили, и я двинулась дальше, стараясь держаться отстранёно. Остановившись в нескольких шагах, я посмотрела на Сынри, поднявшегося мне навстречу. Рядом с ним сидел дед, дымя сигарету. Они не могли ни о чём говорить, но само их бессловесное объединение меня едва не рассмешило. Я сжала ремешок от сумочки на плече.

— Ты зачем здесь?

— Я подумал, раз ты сама дура, тебе нужен кто-то, кто за тебя адекватно будет мыслить.

— Хорошее начало хорошего разговора, — с иронией заметила я. — Начал с оскорбления.

— Это не оскорбление, это факт. На правду не обижаются, ты же ратовала за честность?

— Ну, допустим. И на что тебе дура?

— Вразумлять, — хмыкнул Сынри.

— Ты всё равно сейчас сам отсюда уедешь.

— С чего бы это?

Дед посмотрел на нас разок и, ничего не поняв, перевёл глаза на козырёк церкви напротив:

— Подкрасить бы надо, и крыльцо чуть осело, после зимы-то.

— С чего бы?

Я сделала глубокий вдох и, протягивая ему справку из консультации, опустила руку. Там же всё на русском! Что ж, жизнь вынуждает меня это произносить:

— Я жду ребёнка. От Джиёна.

Сынри вспышкой блеснул зрачками и, вытянувшись, остолбенел. На шее стала видна дёргающаяся артерия. Пульс у него участился. Замершие, мы смотрели друг на друга. Захочет ударить меня, или эти методы уже не работают? Будто очнувшись, Сынри мотнул головой и потёр лоб большим и указательным пальцами:

— Вот грязный ублюдок… — прошептал он своим ботинкам, к которым опустил лицо. — Он что, гондоны натягивать не умеет? Что ж за мразота эта тварь! — И, вдруг обреченно засмеявшись, он закинул голову назад, посмотрев на небо. — Всё возвращается на круги своя. Всё началось с беременности Вики, и вот, теперь ты на её месте?

— К счастью, я не на её месте. Я у себя дома, и я убью каждого, кто хотя бы попытается предложить мне аборт.

Муж… То есть, Сынри… Не знаю, стоит ли мне ещё называть его так? В общем, Сынри прямо посмотрел на меня.

— Я не предложу тебе аборт.

— Естественно, твоего мнения тут не спрашивали, — отвернулась я, поглаживая капот машины, в которой сидел водитель. На этот раз Сынри не брал такси, а нанял в аренду личный автомобиль бизнес-класса.

— Знаешь, где я был и что делал?

Я пожала плечами, не выказывая заинтересованности.

— У Вики. — Голова моя приподнялась, как у гуся, услышавшего шум. Сынри сумел завладеть моим вниманием. — Я предложил ей двухкомнатную квартиру в её городе и полмиллиона рублей за сына.

Стеклянными глазами, опешившая, я даже не моргала, но не могла не поторопить:

— И что же она? — Сошлись на двушке и миллионе ровно. Умеет торговаться, паршивка. — У меня едва не началась новая волна дурноты, как-то гадко и до озноба мерзко стало от понимания того, что мать… согласилась… продать своего ребёнка?! И… и за эту девушку, за эту личность я пережила всё, что пережила? За жизнь ребёнка, которую даже его мама оценила деньгами? Я, видимо, исказилась сильно в лице, потому что Сынри с волнением в меня вгляделся.

— Где он? Где мальчик?

— В моей сеульской квартире. С Хадичей. — Сынри подошёл ко мне.

— Надо же, без единого гвоздя сделана, — вклинился дед, по-прежнему рассматривая церковь. — И до сих пор стоит. Почти полтора века! Умели раньше делать…

— Даша, — продолжил Сынри, осторожно кладя ладонь мне на талию. — Мы, кажется, квиты? У меня груз прошлого, у тебя… тоже теперь есть приданное, — улыбнулся он, кивнув на мой живот.