Дженнифер Арментраут - Проклятая

— Нам нужна еда, прямо сейчас. — Я посмотрела внутрь и нахмурилась. — Все, что у нас есть, — это готовые макароны с сыром и зеленые бобы в банках.

— Я люблю бобы.

— Мы не можем ужинать одними бобами, Оливия. — Я двинулась к холодильнику. Остатки овощного супа пропали, это означало, что мама решила-таки поесть в какой-то момент. Это уже был шаг по направлению к миру живых, так?

Пока Оливия сидела за кухонным столом, я пробежалась по краткому списку продуктов. Я бы убила за Доритос, но бюджет был рассчитан либо на их, либо на молоко.

Оливия любила молоко.

Я приготовила ей макароны с сыром, которые она взяла с собой в гостиную, чтобы посмотреть мультики.

Возможно, это был не лучший перекус перед ужином. Звуки детского смеха и пения ввели меня в блаженный транс, пока я мыла оставшуюся со вчера посуду. Надеюсь, что настроение Оливии улучшится, прежде чем мы поедем в магазин. Я была не в силах тащить вопящего ребенка по всем отделам.

Вздохнув и вытерев руки, я пошла наверх за деньгами, пытаясь не позволить ежедневным заботам вывести себя из равновесия. Не хотелось думать, ни об отце, ни о той жизни, что я потеряла в той аварии, ни о том, как Оливии удалось воскресить меня, и тем более ни о том, почему я не могу касаться живых существ. Я не хотела обдумывать и то, что была единственным опекуном маленькой девочки, которая без сомнений заслуживала большего, чем я. Она заслуживала настоящую мать. Однако, все, что у нее было, — это сестра, которая не могла прикоснуться к ней и безжизненная оболочка матери, которая пряталась в спальне.

Иногда мне хотелось поступить также как мама — послать все к черту и просто угаснуть. И кто бы меня обвинил? Но в таком случае, кто позаботится об Оливии? Словно из ниоткуда в памяти всплыл Хайден Кромвел. По прошествии нескольких часов со встречи в библиотеке, я была почти уверена, что мне почудилось то, что он стоял около окна.

Никто на столько привлекательный не может быть таким жутким.

Быстро заглянув к маме в комнату, я испытала то же желание, что и обычно, глядя на нее, — бросить что-нибудь в ее спящую голову. Она растянулась поперек кровати, словно сломанная, но все еще красивая кукла с темно-рыжими кудрями и фарфоровой кожей. Мама была совершенно бесполезна. Было ли вообще возможно спать столько времени? А может, она просто притворялась, что спит? Я не знала ответа на этот вопрос. На протяжении каждого дня со времени аварии, мама отдалялась от нас все дальше и дальше. Как и память о папином лице.

Я подошла к ее кровати, обняв себя руками.

— Мама?

Тишина.

— Мама, если… если ты слышишь, ты очень нужна Оливии.

Ничего.

Горячий ком застрял у меня в горле и груди, словно их наполнили цементом.

— Она заслуживает лучшего, чем все это. Ей нужно, чтобы ты была ее мамой.

И все такая же тишина.

Я развернулась и покинула спальню. Тяжесть в груди сохранилась, когда я достала деньги, отсчитывая сумму, чтобы оплатить самые необходимые покупки.

У нас заканчивались деньги. Папина страховая выплата закончится уже в следующем году. И что я тогда буду делать? Вопрос о колледже даже не стоял. Черт, да и окончание выпускного класса могло быть под вопросом, если мне придется искать работу раньше, чем я планировала.

Оливия ждала меня внизу, на ее лице все еще были следы недавних слез. Я отвела взгляд, чувствуя себя полной неудачницей.

— Готова?

Она опустила подбородок и пожала своими крошечными плечами. Оливия не разговаривала со мной всю дорогу до машины. Пока она пристегивалась на заднем сидении, я смотрела на датчик топлива и подсчитывала, на сколько хватит запасов.

— Эмми?

Я посмотрела на нее через плечо.

— Что?

Ее глаза, оттенка темного нефрита, были широко распахнуты. В них было что — то такое, что заставило меня замереть. Беспокойство расцвело в животе, руки затряслись.

— У меня очень плохое предчувствие, — сказала Оливия, ковыряя блестки на своем платье. — Такое же, как было перед… Перед тем, как умер папа. Ты помнишь? У меня снова это ощущение.

Конечно же, я помнила то ощущение.

Но Оливии было три года на момент аварии, и я едва ли обращала внимание на ее болтовню.

Но все же, я помнила.

Она наклонилась и сжала мою руку.

— Произойдет что-то плохое, — прошептала она.

Я нахмурилась на Оливию и вырвала свою руку, раздраженная тем, что родители снова ссорились, ссорились из-за нее. Тряхнув головой и избавляясь от воспоминаний, я потерла затылок: начиналась головная боль.