Кристен Эшли - Неудержимый мужчина

— Поговорить, Тесс, — пророкотал он своим глубоким голосом. — Ты обещала, что мы поговорим. Я хочу знать, готова ли ты сделать это сейчас.

Я уронила руки с кондитерским мешком на столешницу и продолжила таращиться на него.

— Ты совсем с ума сошел?

Он пропустил мой вопрос мимо ушей и сказал:

— Меня зовут Брок Лукас.

Я закрыла глаза и опустила голову, переваривая. Этим вопросом я задавалась, лежа без сна по ночам. Имя, которое скрывалось от меня, когда я влюбилась в самозванца.

— Тесс, детка, посмотри на меня, — прорычал он.

Я открыла глаза и подняла голову, почувствовав, как спину пронзил стальной стержень.

Потом я, прищурившись, посмотрела на его суровое лицо, и наэлектризованное ощущение его настроения в комнате наконец проникло сквозь окутавший меня кокон удивления и заискрило на моей коже.

— О боже, — прошептала я. — Ты сердишься на меня?

— Нет, — отрезал он. — Я сердился на тебя. Поскольку, когда я трахал свою женщину в чертов первый раз, она дала мне обещание, когда моя сперма была еще внутри нее, но не прошло и нескольких часов, как она его нарушила. Теперь я здесь, потому что на твоей лужайке красуется знак «Продается», я вхожу и вижу тебя такой, так что должен сказать, детка, я не сержусь. Я чертовски зол.

Он?..

Он?..

Он только что сказал то, что я думаю?

— Прости? — снова прошептала я, но этот шепот был другим.

Он не стал повторять, а вместо этого спросил:

— Где твои очки?

— Что?

— Твои очки, Тесс. Где, на хрен, твои очки? Ты никогда не украшала торт без чертовых очков.

— Я купила линзы, — огрызнулась я.

Он поднял лицо к потолку и выдал:

— Господи Иисусе.

А потом стиснул зубы.

Какого черта мы говорим о моих очках?

Мне плевать. Да. Плевать.

Мне нужно только одно.

— Выметайся, — приказала я.

Он опустил голову и посмотрел мне в глаза:

— Нет.

Мои брови поползли вверх.

— Нет?

— Да, Тесс, нет.

— Точно. Ты сошел с ума.

Он опять проигнорировал меня и спросил:

— Что на тебе надето?

— Что на мне надето?

— Да, детка, что на тебе надето?

Я опустила глаза на свою футболку и джинсы, затем посмотрела обратно на него.

— Футболка и джинсы... — Я помедлила, затем выплюнула: — Брок.

— Никто не зовет меня Брок, меня зовут Слим.

Я моргнула, и что-то в его фразе заставило меня свернуть с текущей темы.

— Что? — выдохнула я.

Он оттолкнулся от дверной коробки и заговорил:

— Никто не зовет меня Брок. Мама, папа, брат, сестры, друзья с самого детства звали меня Слим (от англ. slim — худой, тонкий. Прим. пер.).

— Ты не худой, — сказала я. Хотя он был стройным, худым я его не назвала бы.

— Да, не худой, и в детстве тоже не был, раз уж я при рождении весил больше четырех с половиной килограмм. Это шутка, потому что я был крупным ребенком. Такая у меня чокнутая семейка.

Ого. Он весил больше четырех с половиной килограмм? Это же огромный ребенок.

Он был высоким, как минимум метр восемьдесят пять, может метр восемьдесят семь. И мускулистым. И совсем не худым — его тело состояло из поджарых твердых мышц, которые безусловно были накачены, но не сказать, чтобы огромными.

Поскольку дети не рождаются мускулистыми, я подумала, что он был не крупным ребенком, а длинным.

Тут до меня дошло, что он обошел остров и приближается ко мне, и я перестала думать о его весе в детстве и его теперешнем размере и начала отступать, одновременно вернувшись к текущему разговору.

— Я хочу, чтобы ты ушел, — твердо заявила я.

— Ага, я понял, — ответил он, продолжая подходить, и я уперлась в боковую столешницу. — Но знаешь что, Тесс? Я не уйду.

И вдруг он оказался прямо передо мной. Так близко, что я ощущала его тепло. Мне пришлось запрокинуть голову, чтобы смотреть на него, потому что я была босиком и рост мой составлял не метр восемьдесят пять или восемьдесят семь, а всего метр шестьдесят семь.

— Пожалуйста, уходи, — заявила я уже не так твердо.

Он наклонился вперед и уперся ладонями в столешницу по обе стороны от меня, и я подняла руки (все еще с кондитерским мешком) между нами.

Он снова проигнорировал меня.

— Ты не позвонила.

Я уставилась в его сердитые глаза.

— Я не позвонила?

В ответ он уставился на меня своими сердитыми глазами.

— Да, детка, ты не позвонила.

— Я не позвонила, — прошептала я. Мое сердце, и так уже быстро бившееся, заколотилось еще быстрее.

— Три месяца, — объявил он, но больше ничего не сказал.

Я продолжала смотреть в его мерцающие серебристые глаза и тут потеряла свое всегда хорошее расположение духа.