Джоди Перри - Девятнадцать писем

— Тебе нужно немного отдохнуть, — настаивает Стефан.

Никто из нас в данный момент не держится должным образом. Стефан и Кристин здесь с раннего утра до поздней ночи, но в отличие от меня, они ездят домой спать.

— Ради бога, — рявкает Кристин. — Его жена лежит в больнице. Почему он должен оставить её? Он предан женщине, которую любит. В отличие от тебя, он чтит свои свадебные клятвы.

Закрыв лицо руками, я заставляю себя прикусить язык. Меня достали резкие замечания, которые она бросала Стефану последние несколько дней. Я это понимаю, правда: она боготворила землю, по которой он ходил, пока он не разбил ей сердце. Но то, с чем они сталкиваются сейчас, доказывает, что жизнь коротка. Никто из нас не знает, что ждёт за углом. И Джемма их единственный ребёнок; конечно, если что и могло их сблизить, то это общая боль и любовь к дочери. Кристин нужно двигаться вперёд и как-то попытаться простить. Ненависть и обида, которую она носит с собой, превращают когда-то отзывчивого и любящего человека в озлобленного и обидчивого. Я едва узнаю женщину, которая была так добра ко мне, когда я потерял свою маму.

Я сочувствую им обоим. Очевидно, что они по-прежнему любят друг друга, любой дурак это увидит. Но, кажется, Кристин собирается заставить его платить за свою ошибку до конца жизни. Это так печально — любовь, которую они когда-то делили, слишком ценная, чтобы её выбрасывать.

— Я пойду возьму кофе, — огрызается Стефан, идя к двери. Думаю, он просто тоже держится на последнем издыхании. Сейчас его жена подпустила его ближе всего с тех пор, как они расстались два года назад.

— Тебе действительно стоит сделать ему поблажку, — говорю я, поворачиваясь к Кристин. Я пытался не вмешиваться в это последние несколько лет, но сейчас это практически невозможно. Мне даже удалось сдержаться и не высказать своё мнение во время всего свадебного фиаско. Что Кристин тогда не поняла — или отказывалась понимать — это то, что отец Джеммы будет присутствовать на нашей свадьбе и отдаст свою маленькую девочку замуж, не важно, хочет Кристин его там видеть или нет. Давление чуть не разорвало Джемму — более чем из-за одного случая я держал её в своих руках, пока она плакала от раздражения, принесённого матерью — но я знаю, как сильно она любит обоих своих родителей, так что молчал. Но не сейчас.

— Это дерьмо действительно нужно прекратить, — говорю я. — Я не буду стоять и смотреть, как вы расстраиваете Джемму во время её восстановления.

Глаза Кристин слегка сужаются, а рот открывается, чтобы заговорить, но затем она делает паузу. Я вижу, как всё её тело горбится, и понимаю, что она знает, что я прав. Прямо сейчас нашим приоритетом должна быть Джемма.

— Ты прав, — отвечает она, громко выдыхая. — Я пыталась отпустить боль, но не могу.

Поднявшись со стула, я подхожу к ней.

— Я знаю, тебе не просто, Кристин, но скажи мне: разве постоянно измываясь над ним, ты чувствуешь себя лучше?

— Нет, — шепчет она. — Нет, не чувствую.

Это не она. Не настоящая Кристин, не образ матери, который я любил, взрослея. Когда моя мать умерла, Кристин пришла и заботилась обо мне как о собственном сыне, и я всегда буду благодарен. Все годы она замечательно относилась ко мне и моему отцу. Они со Стефаном оба.

— Просто постарайся быть немного милее, — говорю я, кладя руку ей на плечо. — Джемме понадобимся мы все вместе, когда она очнётся.

— Я знаю.

Полное раскаяния выражение на её лице говорит мне, что она как минимум попробует.

Я открываю глаза, как раз когда ночная медсестра выходит из палаты. Не считая тонкой полоски света за кроватью Джеммы, палата погружена в темноту. Я разминаю шею, наклоняя с боку на бок, выпрямляясь на откидной кушетке, которая стала заменой кровати. Я жду дня, когда снова смогу спать в своей удобной кровати, обвивая руками жену. Мои часы показывают, что сейчас только начало третьего ночи.

Поднявшись, я подтаскиваю стул ближе к кровати Джеммы. Мне нужно быть ближе. Если бы она не была подключена к стольким аппаратам, я, не колеблясь, забрался бы в кровать рядом с ней и обнял бы её. Я так скучаю по ней — по её улыбке, по её смеху, по её прикосновениям, по её любви — но больше всего я скучаю по тому, как просыпался рядом с ней. Она моя жизнь, сколько я себя помню, так что когда она здесь, но не полностью, у меня болит сердце.

Наклоняясь, я прижимаюсь губами к её лбу.

— Пожалуйста, возвращайся ко мне скорее, — я откидываюсь на спинку стула и скольжу рукой под одеяло, которое накрывает её. Мне нужен контакт. Может, это поможет мне заснуть; мне нужно быть в самом сильном состоянии, когда она очнётся. — Я люблю тебя, — шепчу я, обвивая её пальцы своими. Мы никогда не ложились спать, не сказав эти слова.