К. Рейсс - Разрушение

— Что ты видишь?

Я развернулась, чтобы увидеть Дикона, стоявшего рядом со мной. Я видела его лишь на переднем сиденье его машины. Он был великолепным, когда стоял. Высокий. С прямой осанкой. Плечи под темным костюмом сужались до тонкой талии. Несколько пуговиц на рубашке были расстегнуты. Виднелся искусный кожаный ремень с пряжкой в форме двух сомкнутых перьев.

— Многое.

— Мне можно сесть?

— Это твоя вечеринка.

Он сел. Слева от меня раздался ворчливый крик. Я даже не могла посмотреть — он был таким великолепным. Таким уверенным в себе. Он использовал уверенность там, где большинство мужчин использовали только свои члены.

— Обычно я не спускаюсь вниз, но Тиффани сказала, что ты здесь. Сказала, что ты пришла с подругой.

— Она ушла.

Дикон кивнул. Свет от маленькой настольной лампы открывал отчетливое очертание его лица. Короткая бородка, шрам на щеке, и еще один на красивой верхней губе. Его язык показался на секунду, быстро облизав губу, и я едва поняла, что это произошло.

— Чем занимаетесь, мисс Дрейзен?

— Типа, в жизни?

— Если хочешь это так назвать.

Я пожала плечами.

— Меня видят. Мне платят за то, чтобы я носила вещи, которые люди хотят, чтобы я носила. Или фотографируют. В любом случае, у меня много, за счет чего можно жить.

— Кто тебя фотографирует?

— У меня кое-что намечается с Ирвингом Виттенштейном в среду.

— Впечатляет.

— Не очень. Я просто иду и улыбаюсь. Выгляжу вызывающе. Крутизна-гламур.

— Ты зарабатываешь тем, что заставляешь людей думать о тебе. Напоминаешь им, что ты существуешь.

Я не думала об этом в таком свете, но что-то в этом заставило меня ощетиниться.

— Мне все равно, что они думают.

— Уверен, что это не так.

Дикон не поверил мне. Я смогла понять это по его превосходной усмешке. Весьма скоро он поверит.

— А что ты делаешь? — спросила я. — Только клуб?

— Я фотограф, — он солгал совсем немного. Он не знал меня достаточно хорошо, чтобы рассказать, чем на самом деле занимался.

Тогда мы улыбнулись друг другу. Тупая штука. Искать связь между его работой и моей. Я встречалась с людьми из Голливуда все время и с ними у меня было больше общего, чем с ним, но тем не менее, я почувствовала, что что-то щелкнуло.

— Ты смотришь, как разворачивается эта сцена, — сказал он, указывая на мраморную дорожку.

К сцене присоединился еще один мужчина, становясь на колени перед женщиной-кофейным столиком и расстегивая штаны. Ему было на вид лет двадцать, красивый, татуированный — если хипстеры и предпочитали какое-то качество, то это грубость.

— Да, — больше слов у меня не было, потому что грубый мужчина вставил свой член в рот и начал вбиваться, глядя в сторону, а она не могла раскачиваться с ним. Не могла разлить холодный напиток. Я превратилась во влажный, пульсирующий беспорядок, пытаясь разглядеть его лицо. Мой клитор стал твердым узелком, и я сжала бедра, потому что чувство было приятным.

— Что в этом пугает тебя? Или вызывает отвращение? Что тебя интригует?

— Это личный вопрос.

— Личный, но ты не без причины скрестила ноги. Бьюсь об заклад, если я суну руки между ними, вот так, — он скользнул рукой по моему колену, раздвигая ноги, и повел ладонью ко внутренней части моего бедра, — ты раздвинешь ноги.

Под столом мои колени раздвинулись для него. Дикон забрался мне под юбку. Я горела, и в основном была шлюхой, так что позволять постороннему человеку прикасаться ко мне было обычным делом.

Вот только что-то было не так, потому что никто никогда не прикасался ко мне так, будто владел мной. Откинув страх. Вопросы. Неловкость. Всего лишь его большой палец вдоль линии моего нижнего белья.

— Эта сцена, — сказал он. — Он трахает ее лицо, и это делает что-то с тобой. Когда я прикоснусь к тебе, ты станешь влажной, а твой клитор — твердым. Твои губы набухнут, и ты кончишь спустя всего несколько моих движений.

В его словах был смысл. Для стеснения причины не было. Так или иначе, нахер это. Я была выше осуждения людей.

Я оторвала глаза от сцены и поставила локти на стол. Мне было не стыдно за то, что чувствовала себя так, и я хотела быть предельно честной с ним.

— Значит, заставь меня кончить.

— Что тебя заводит, котенок? Как насчет журнального столика?

— Он использует ее. Я вижу сцену, и возбуждаюсь. Она даже не шлюха. Она не важна. Ничто. Недостойна даже чьего-то взгляда. Не стоит даже унижения… и я хочу этого. Я хочу этого сейчас.

— Для этого нужно время, мисс Дрейзен, — он говорил так, словно его руки не дразнили мою кожу.