Беверли Кендалл - Пойманный

— Привет, Пейдж. — После всего случившегося между нами, эти слова кажутся до дикости неадекватными, но они — всё, что у меня есть, и это только начало.

Её сжатые губы становятся ещё тоньше, когда она скрещивает руки на груди.

— Чего ты хочешь, Митч?

Ладно. Что ж, я и не думал, что она раскатает коврик для приветствия.

— Я получил форму, которую ты отправила. — С тем же успехом, можно сразу и к делу перейти.

Пейдж морщит лоб.

— Какую форму? — спрашивает она нетерпеливо.

Моё внимание на мгновение отвлекает парень, моющий машину по соседству, и дети через улицу, которые кричат и смеются, прыгая через разбрызгиватель на переднем дворе. К тому же мне жарко и не хочется вести разговор на улице. На людях.

— Мы можем поговорить внутри?

— Мне не о чем с тобой разговаривать. Как видишь, я собиралась уезжать. У меня встреча кое с кем, — сообщает она «пошёл ты» тоном.

Так вот каково это — оказаться на стороне Пейдж. Никогда раньше такого не испытывал и не могу сказать, что мне это чувство пришлось по душе.

И с кем она встречается?

«Не твоё чёртово дело», — отвечает внутри меня голос, управляемый разумом.

— Это может подождать десять минут? Нам нужно поговорить.

— Неужели ? — отзывается она так, что становится ясно — чихать ей хотелось на мои потребности или желания. — Ты спрашиваешь у меня, может ли моё дело подождать десять минут, хотя сам опоздал на семь месяцев с тем, что должен был сказать мне. Отдам должное, Митч: у тебя хотя бы хватает смелости. Но честно, у меня нет ни терпения, ни времени сейчас разбираться с тобой.

Не стану лгать. Всё сказанное ею вызвало эмоции, на которые она давила. Вина. Стыд. Смущение. Сожаление. Она попала прямо в яблочко.

Но из-за пренебрежения в её голосе, я разочарованно стискиваю зубы и прикусываю язык. Приходится напомнить самому себе, зачем я здесь. Кому отведена главная роль и чего я пытаюсь достичь.

Глубоко вдохнув, я делаю продолжительный выдох.

— Я разорвал её. Я не поставлю свою подпись.

— Какую подпись? Митч, я понятия не имею, о чём ты.

Она сверлит меня взглядом из-за очков. Я чувствую. И по тону её голоса мне начинает казаться, что она и правда не знает о чём, чёрт возьми, речь.

Мой мозг пытается осмыслить, что происходит, и терпит неудачу.

Взгляд на мужчину, моющего минивэн, сообщает, что он чересчур много внимания уделяет тому, что происходит на этой стороне лужайки, разделяющей две подъездные дорожки. Заметив мой устремлённый на него взгляд, он возвращает глаза к намыленному окну.

— Я не откажусь от родительских прав, — яснее некуда.

Несколько секунд мне кажется, что я вверг её в шок. Но потом она говорит:

— Какая тебе разница? Нельзя сказать, что ты ими пользуешься. Даже в жизни её не участвуешь.

Я хватаюсь рукой за заднюю сторону шеи и крепко сжимаю. Делаю ещё один долгий вдох, прежде чем сказать:

— Я приехал это изменить. Я хочу увидеть свою дочь.

Заявление, будто я не мечтала об этом дне — этом моменте — было бы ложью. Мечтала. Тысячи раз. Я даже придумала, что скажу, как буду выглядеть и как себя поведу.

Так почему мой разум опустел теперь, когда он бросил эти роковые слова?

Из-за встречи с ним, её внезапности. Он появился из ниоткуда — я не была готова к этой неожиданной атаке. Но до этого момента, мне казалось, что я хорошо справлялась с собой. Никакой театральности или чего-то такого.

А затем он произнёс слова, за которые я отдала бы бабушкины серьги, когда родилась Бри.

«Я хочу увидеть Брианну».

Но он этого не сделал. Не тогда. Не тогда, когда был нужен мне больше всего.

Мне пришлось принимать лошадиные дозы витаминов, но отказ Митча оказался самой горькой пилюлей.

— Твою дочь? — у меня не получается избавиться от налёта насмешки в вопросе, когда я пронизываю взглядом глаза, в которых раньше с радостью тонула. Теперь эти глаза и это лицо, которые я когда-то считала невообразимо прекрасными, ничего во мне не пробуждают. Ни капельки. — Откуда ты знаешь, что она твоя? Я думала, тебе нужен тест, чтобы доказать твоё отцовство.

Под загаром на его скулах проступает румянец.

— Я знаю, что она моя, — сообщает он низким, грубым голосом. Если бы Митч был ребёнком, он бы заёрзал на месте. Но вместо этого он отводит взгляд.

Мне бы чувствовать злорадный триумф на его очевидное смущение, но то, что я испытываю больше напоминает свежую, ещё не до конца зажившую рану, в которую тыкают чем-то острым.