Янина Логвин - Коломбина для Рыжего

– Вовка, ты звонил? Я скучаю.

– Звонил. И я.

– Тогда почему? – между нами нет недомолвок, и так все ясно, но я снова задаю ему изводящий меня вопрос. – Почему ты не здесь, не со мной?

– Ты сама знаешь «почему».

– Но если тебе не все равно, если ты скучаешь, какая тебе разница? Пошли всех к черту!

– Не надо было обижать их, Тань.

– А меня? Меня, значит, можно было обижать?

– Но они ведь сказали правду.

– Какую? Что я невоспитанная хамка? Или что слишком глубоко засовываю язык в рот их сыночка?

– Что ты слишком много позволяешь себе прилюдно, и да, не следишь за своим языком.

– Но если мне хочется поцеловать тебя или просто обнять, почему я должна скрывать свои чувства? Это же твоя семья. Предполагается, что они тебя любят! И почему я должна бояться что-то сказать?

– Я объяснял тебе: в нашей семье не принято так бурно проявлять эмоции. Говорил не раз. Неужели так трудно было сдержаться? Всего каких-то полчаса, пока мы были в гостях! Я не против, чтобы ты лезла с поцелуями, когда мы наедине, но когда за столом, и отец пытается до тебя достучаться… Когда мать делает тебе замечание, а ты, вместо того, чтобы вежливо ответить на вопрос, просто его не слышишь…

– А если мне захотелось? И потом, он говорил ерунду! И мать тоже! Я нормально одеваюсь! Тебе же нравилось!

Серебрянский тяжело вздыхает, и крылья за моей спиной, едва встрепенувшись, тут же никнут в предчувствии необратимого.

– Тань, извинись, и все будет по-прежнему. Что тебе, трудно? Почему ты упрямишься?

– Не могу.

– Ты не хочешь, так и скажи.

– Не хочу.

– Я люблю тебя и прошу так мало. Если ты тоже меня любишь…

– Серебрянский, не начинай…

– Вот! Ты никогда этого не скажешь, Крюкова! Никогда.

– Не понимаю.

– Не скажешь, что любишь меня!

– Перестань говорить чушь! Ты же знаешь, что да. Просто я не люблю все эти сопли, вот и все!

– Не верю.

– Но я же говорила!

– Только когда я тебя просил. Ладно, Тань. Извини, что позвонил. Просто мне вдруг показалось, что сегодня может что-то измениться. Но нет.

– Вовка?

– Да, пусть лучше ты услышишь от меня. Я помирился с Наташей. Мы уже неделю как вместе, так что глупо дальше скрывать от тебя наши отношения. Надеюсь, ты не станешь донимать Сомову в университете? Не ее вина, что у нас все так вышло.

– Помирился с… Наташей? Но, как же…

– А вот так, просто. Позвонил, и она пришла. В отличие от тебя, Наташа всегда готова идти навстречу и простила меня. Простила, что уходил к тебе.

Я ничего не понимаю. Я отказываюсь что-либо понимать. День выдался не по-весеннему летним, шумным, полным впечатлений и забот. Солнце достаточно разогрело кожу, чтобы налетевший вдруг со стороны пруда прохладный майский ветерок застал врасплох подобно словам парня, и я непроизвольно ежусь от проступившего на коже озноба.

Неужели мужской голос, что доносится сейчас из динамиков, говорит всерьез?

– Ты же… Ты говорил, что она тебе просто школьный друг. Что было детское увлечение и прошло. Что ты не хочешь дальше притворяться, обманывая ее чувства надеждами…

– Это правда. Не хотел.

– Тогда я снова ничего не понимаю!

– Мне жаль, но я не стал скрывать от нее нашу ссору. Мне нужен был кто-то, чтобы забыть тебя, вот и все. А Наташа всегда была рядом. Как друг, конечно.

– Ч-что? Тогда… Тогда ты гад, Серебрянский! Потому что я была о тебе лучшего мнения!

– Таня, подожди…

– Сволочь!

– Ты просто не хочешь увидеть ситуацию моими глазами!

– Предатель! А я надеялась… Знать тебя не хочу! Слышишь!

– Я не обманывал тебя, мы расстались! И потом, я не сказал, что для нас все потеряно. Просто хочу, чтобы ты поняла, как для меня важно…

– Да пошел ты! Хромой клячей в задницу Сомовой! Хочет он!

Балконная дверь тоже в сговоре с Серебрянским и впускает меня в дом только с пятой попытки. Я распахиваю ее и несусь вниз по лестнице, затем по коридору огромного особняка Градова, стуча каблуками, как угорелая, стремясь убежать прочь от шумящего праздника, стараясь сдержать себя в руках и не разреветься.

Сволочь! Какая же сволочь! Значит, все это время, как друг! А еще говорил, что любит!

Ненавижу!

– Ого! Полегче на поворотах, девочка. Не заносись!

Крепкая рука останавливает мой бег и выдергивает из пелены злости, почти утопившей меня. Высокая фигура Бампера вдруг заслоняет плечами кругозор, переключая внимание с посеревшей реальности на белозубую, некстати широкую ухмылку лучшего друга теперь уже мужа моей подруги.