Дмитрий Иванов - Примадонна. Банкирша. Шлюха

И лишь когда, словно грибы после дождя, вокруг стали появляться бары и новые рестораны, старавшиеся перещеголять друг друга в дизайне и сервисе, на негра Колю возник неимоверный спрос. Прислуживающий африканец - это было что-то! Колю без конца переманивали из одного заведения в другое, пока он не оказался в тихом, но дорогущем подвальчике без названия, где десять долларов на чай были обыкновенным делом.

На кухне Коля передал шеф-повару слова Неподражаемой.

- Что-нибудь сочиним, - кивнул Петрович, по слухам кормивший в свои молодые годы австрийского посла. - Их сколько там?

- Трое, - сказал Коля. - Сама и еще две бабы.

- Кто такие?

- Без понятия, - сказал Коля. - Одна здоровенная, как бегемот. И вся в золотых цацках. Аж глаза режет. А вторая - никакая. Так, спитой чай.

Он усвоил лакейскую привычку зубоскалить за спинами гостей.

Год 1977-й. Журналистка

Прямо из редакции она поехала на Суворовский бульвар, в Дом журналистов, и там прочно засела в кафетерии. За вечер она выкурила пачку сигарет, прихлебывая кофе с дешевым коньяком, которым ее бесперебойно снабжала пышногрудая Тамарка, всегда дававшая и в долг, если надо.

Отвечая на приветствия знакомых и ведя разговоры ни о чем с подсевшими к ней на минутку, Евгения мрачно подводила итоги последних дней. Что ж, бывали времена и похуже. Например, когда она разводилась с Гришкой Альшицем, чью звучную фамилию оставила себе в качестве журналистского псевдонима. Гришка был милейшим парнем, заботливым, без идиотских амбиций. Но в постели у них не ладилось совершенно. Причем с первого дня.

Он не вызывал у нее физического отвращения. Просто все, что он делал - и делал, судя по всему, совсем неплохо, - оставляло ее глубоко равнодушной. Первое время она старательно имитировала страсть, проклиная себя за фригидность. Но однажды, когда она с приятельницами попала в сауну и Кира Санина стала делать ей массаж, Евгения, неожиданно испытала то сокрушающее наслаждение, которое безуспешно пытался подарить ей муж.

Придя в себя, Евгения даже испугалась.

- Тебе плохо, Женечка? - заботливо спросила Кира.

- Нет-нет… Все нормально…

Какое там «нормально»! Она стиснула зубы, боясь, что начнет умолять Киру еще раз прикоснуться к себе нежными пальцами. Из-под прикрытых век Евгения разглядывала обнаженные тела приятельниц, чувствуя какое-то радостное томление. В тот день она поняла, что устроена не так, как большинство женщин. Постыдная однополая любовь уже не казалась ей чем-то ужасным.

Она умела принимать факты такими, какими они были. И выложила все Гришке как на духу. Он был потрясен, он не хотел в это верить. Его нелепые попытки как-то все уладить, записаться к какому-то медицинскому светиле Евгения решительно пресекла. Они развелись.

Жизнь ее стала совсем другой. О хирургическом изменении пола в те годы и не помышляли. Евгении пришлось приспосабливаться к новой жизни собственными силами. Она не признавала компромиссов, чем и сделала себе имя в журналистике. И теперь она ничего не собиралась скрывать. Прежде всего Евгения очень коротко постриглась и тем навсегда решила проблему со своими непокорными волосами. Ее гардероб теперь составляли исключительно брючные костюмы, джинсы и свитера. К куреву и ежедневной рюмке коньяка она пристрастилась давно.

В ее однокомнатной квартире появился немецкий тренажер, купленный за безумные деньги, и кварцевая лампа, обеспечивавшая постоянный загар. Она и раньше славилась своей резкостью, к которой теперь добавился вполне мужской, хотя и нечастый мат. Как ни странно, все это придало ей определенную привлекательность. Мужчины при виде ее чаще стали делать стойку, но их попытки сблизиться с ней, естественно, ни к чему не приводили. Гораздо важнее для Евгении было то, что на нее начали обращать внимание женщины. Но среди них чрезвычайно редко попадались те, кто был ей нужен. Наверное, за спиной Евгении сплетничали по поводу ее необычной сексуальной ориентации, но в глаза об этом не говорил никто. А если бы и посмели, Евгения знала, как поставить человека на место.

Последним ее увлечением была совершенно воздушная артисточка из Театра юного зрителя, игравшая в детских сказках инфантильных принцесс. Евгения как-то брала у нее интервью после спектакля. Говорила в основном она, а артисточка, которую звали Вероникой, смотрела на журналистку как удав на кролика.

Все между ними решилось очень быстро, и следующие три месяца они прожили вместе в квартире Евгении, переполненные счастьем и нежностью друг к другу. Но вчера и этой идиллии пришел конец. Евгения вернулась из Дома журналистов заполночь, мрачная, готовая весь мир разорвать в клочья.