Вера и Марина Воробей - Друг в зеркале

— Ты что, назвала щенка Черри?

— Ага, — кивнула Туся. В ее глазах светилась такая гордость, как будто речь шла о ее ребенке. Нравится?

— Ничего. Хорошее имя. Черри — это по-англииски «вишня»?

— Да это потому что он такой коричневый, почти вишневый. И как я могла забыть о нем. — Туся сокрушенно покачала головой.

— Ты просто не привыкла к тому, что он у тебя есть. Вот и все. Не беспокойся, мы зайдем к тебе и возьмем его с собой.

…Электричку не пришлось долго ждать. Подруги заняли свое любимое место — возле окна и стали хрустеть чипсами и листать журналы, купленные на перроне. Но когда поезд тронулся, они отложили журналы и стали смотреть в окно, потому что это было гораздо интереснее.

За окном проносились рощицы пожелтевших берез, краснела гроздьями рябина, а зеленые сумрачные ели сдержанно махали им вслед ветвистыми лапами.

У Туси внутри все сжимал ось от радости и предвкушения чего-то хорошего. Ее лучшая подруга была рядом, Черри вертелся у ног, вся жизнь была впереди — что еще нужно для счастья? А когда отправляешься в поездку, всегда кажется, что за поворотом тебя ждет что-то необычное и новое.

Родители уехали с дачи совсем недавно, поэтому запасные ключи оказались как нельзя кстати. Дом еще не успел остыть, а из камина пахло углями и шашлыком. Со стула свисала мамина забытая косынка, а папины прочитанные газеты лежали ровной стопочкой.

Девочки развели в камине огонь и сели поодаль, глядя на языки пламени. Черри резвился на участке, обнюхивая каждую кочку и облаивая проезжающие за оградой машины.

— Хорошо вот так взять и уехать посреди учебного года, — сказала Лиза. — Правду говорят, что перемена мест — это самое лучшее, когда человеку трудно.

— Это точно, — подтвердила Туся, ее щеки раскраснелись от близости пламени, глаза блестели. — Как будто, меняя обстановку, ты меняешься сам.

Она думала о Германе, но теперь он казался ей далеким и нереальным, как пустынный мираж. Ей было трудно представить, что еще так недавно ее руки лежали в его руках, его губы касались ее губ… Она провела рукой по губам, как будто хотела стереть все его поцелуи.

— Спасибо, что возишься со мной, — сказала она Лизе. — Я так тебе благодарна…

— Не говори ерунды, — перебила ее Лиза. — Разве ты бы не сделала для меня то же самое?

А в это время Герман не находил себе места. Он искал Тусю везде — в школе, дома, целыми днями терзал ее телефон, но все было бесполезно — она как сквозь землю провалилась. Наконец Герман совершенно отчетливо почувствовал, что ее нет в городе.

— Где ты? — постоянно спрашивал он. — Куда ты пропала?

Но ответа не было.

Он метался по городу, объезжая все те места, где они когда-то были вместе: парки, кинотеатры, маленькие кафе. Он хотел встретиться с Лизой, чтобы любым способом выведать у нее, куда скрылась Туся, но Лиза тоже пропала.

Город опустел. Хотя по-прежнему люди сновали туда-сюда, но это все были чужие, ненужные люди. Временами ему казалось, что в толпе мелькнул знакомый профиль— или каштановые волосы, лежащие волной, или стройный, силуэт… «Туся!» — он хотел кинуться ей навстречу, обнять, упрекнуть за то, что пропала… Но каждый раз на него с недоумением и страхом смотрели чужие, незнакомые глаза.

Наконец, обессилев от напрасных поисков и потеряв всякую надежду, он, как обычно, сидел в машине рядом с Тусиным домом, когда увидел, что ее мама возвращается домой.

«Удача снова вернулась ко мне», — подумал Герман, и улыбка засмеялась на его губах.

— Здравствуйте, Инна Дмитриевна! — Он выбежал из машины и устремился ей навстречу. — Мы с вами не знакомы, но я так много слышал о вас от Туси. Я ее друг, Герман.

— Ах, Герман. — Инна Дмитриевна улыбнулась, кокетливо поправляя волосы. — Да, я, кажется, тоже слышала о вас.

— Я узнал вас по фотографиям. Да к тому же вы похожи на Тусю, только скорее на ее старшую сестру.

У каждого человека есть свое слабое место. Такой ахиллесовой пятой для Инны Дмитриевны была ее внешность. Она тщательно следила за собой и изо всех сил старалась казаться моложе. Герман безошибочно угадал это ее стремление, потому что собственная душевная надломленность помогала ему разбираться в других людях. А когда он догадывался о какой-то человеческой слабости, тогда ему было легче манипулировать человеком, заставлять его покоряться своей воле.

— Вы не подскажете, где она? Меня не было в городе, поэтому она сама не могла меня предупредить… Вы не знаете?