Сарина Боуэн: Год нашей любви

Видимо, для него это тоже было непросто, так что мы молча глазели друг на друга некоторое время.

— Адам… — наконец выдавил он. Потом прокашлялся и продолжил: — Пожалуйста, прости меня. Я знаю, что извиняться до абсурдного поздно, и не надеюсь, что ты поймешь. Но я все равно хочу, чтобы ты меня выслушал.

Все, что я смог сделать в тот момент, — это постараться спокойно кивнуть. Теперь, когда он сидел прямо здесь, на диване напротив, злые вопросы забурлили в моей голове. Как ты мог? Ты хоть представляешь, как тяжело пришлось пахать моей матери? Ты вообще имеешь хоть какое-то представление, сколько ребят насмехалось надо мной? А мы еще защищали тебя — сам не знаю зачем.

Но нет, если я открою рот, это будет равноценно прорыву плотины. Так что я лишь сидел молча, проглатывая горечь. Мне было очень стыдно это признать, но в глубине души я все еще хотел произвести на него приятное впечатление. Знаю, я был жалок, но спустя все эти годы я все еще надеялся понравиться ему.

Он нервно постукивал пальцами по бедру, обтянутому джинсами. Они были насыщенного, благородного, дорогого цвета — из тех, что выбрала бы Стейша. Вдобавок на нем были шикарные черные туфли и пиджак, стоивший примерно столько же, сколько автомобиль моей матери.

— Так вот, я развожусь, — сказал он внезапно.

— Я видел заголовки, — ответил я.

Не то чтобы я признавался, что все это время следил за ним в Интернете — просто после того, как я отправил письмо, новости о его разводе наводнили СМИ. Кто угодно мог их прочесть.

— Знаешь, у меня не было возможности добраться до твоего письма несколько недель. Ты послал его в Коннектикут, а я оставался в городе.

Я снова кивнул, пытаясь сфокусироваться на его словах. Сидя там, я чувствовал себя странно — будто вышел из собственного тела. Я никак не мог заставить себя перестать разглядывать отца, подмечая все новые детали нашего с ним сходства. Например, его брови разлетались в разные стороны, совсем как мои.

— Моя жена — моя бывшая жена — описала мне конверт и сообщила, от кого письмо. И тогда я рассказал ей о тебе.

— Рассказал ей? — У меня вырвался жалкий писк.

Он кивнул:

— Она не знала о тебе. Я совершил множество ошибок, Адам. Но в прошлом месяце я все равно все ей рассказал, несмотря на то что она уже меня бросила. Замалчивание никогда не было правильной стратегией. Чтобы понять это, мне понадобилось всего лишь двадцать лет.

По какой-то причине это показалось мне забавным, и я улыбнулся.

— Что? — спросил он.

— Ничего. Просто… Я думал, это я тугодум.

Услышав это, отец улыбнулся в ответ. Но его улыбка была грустной.

— Как бы то ни было, я подождал еще месяц, прежде чем встретиться с тобой. Не хотел, чтобы твое имя попало в статьи о нашем разводе. И чтобы какой-нибудь репортер решил, что одно вытекает из другого. Тебе ни к чему такого рода внимание. — Он откинулся на диване, скрестив ноги. — И вот еще что: я пока не рассказал моим детям о тебе, Адам. Поскольку из-за меня им уже пришлось огрести достаточно дерьма.

Тут я слегка сорвался. Наверное, дело было в будничной манере, с которой он произнес мои дети. Злобный комментарий сам выскочил из моего рта:

— И поскольку я с твоим дерьмом уже смирился, к чему спешить, верно?

Сначала отец выглядел потрясенным. Потом вернулась его грустная ухмылка.

— Справедливо.

Но я потряс головой:

— Нет, это просто… — Я глубоко вздохнул, потом выдохнул. — Я просил тебя встретиться не для того, чтобы на тебя орать.

Но сказав это, я осознал, что сам не знаю, чего ожидал. Я всегда хотел иметь нормального отца, но в мои двадцать один срок годности этой мечты давно истек.

— Адам, было бы странно, если бы ты не был зол на меня. Я все понимал, когда ехал сюда.

— Ты застал меня врасплох.

— Знаю. Но некоторые вопросы просто нельзя решить по телефону. — Он неловко поерзал. — У меня трое маленьких детей. Мальчики — Райан и Дэниел — им одиннадцать и девять, а моей дочери Эльзе семь.

Райан. Дэниел. Эльза.

— Это было хуже всего, — выпалил я.

— Что?

— Знать, что мои братья даже понятия не имеют о моем существовании. — Я видел их как-то по соседству с домом Стейши. Я сказал Кори, что не рассмотрел их как следует, и это была правда. Но тот момент все равно выжег дыру в моем мозгу. Я помнил, как рука одного брата взметнулась над головой, а другой побежал по идеальному газону, чтобы принять пас. Я был для них чужим, незнакомцем, и это казалось невыносимым.