Рене Карлино - Прежде чем мы стали чужими [litres]

Я играла довольно сложную музыку, чередуя перебор струн и смычок. Мэтт перестал снимать и смотрел на меня в изумлении. Когда музыка кончилась, я с улыбкой взглянула на него:

– Ты перестал фотографировать?

– Есть вещи, которые лучше сохранить тут, – он постучал себя по голове.

– Согласна, – прошептала я.

В два прыжка он оказался возле меня. Я поднялась, а он обхватил меня и крепко поцеловал. Мы на секунду разорвали объятия. Мэтт положил камеру на подоконник и нажал кнопку затвора. Таймер был выставлен, и, когда мы снова начали целоваться, затвор со щелчком сработал, запечатлев момент.

Его руки скользнули мне под платье, и, прежде чем я сообразила, что происходит, он уже стягивал с меня трусики.

– Сними это, – выдохнул он.

– Тут нет кровати.

– Раньше это никогда нам не мешало.

Я стянула трусики и отбросила их ногой. Мэтт уже расстегнул ремень. Он подхватил меня, посадил на себя верхом и опустился на стул. Он оказался во мне в две секунды, не прерывая поцелуя.

– Грейси, я тебя люблю.

Его голос над моим ухом был так нежен, я растворялась в ощущениях. Он говорил мне, что любит меня, но я и так это знала. Мы двигались нежно и медленно, наши стоны были тихими и убаюкивающими, и мне хотелось, чтобы это никогда не кончалось. После мы еще долго держали друг друга в объятиях.

В конверте на подоконнике мы нашли старую цветную фотографию. Там были мы с Мэттом, в пижамах, на фоне транспортных огней.

– Класс. Я раньше ее не видела.

– Я напечатал ее, когда мы снова встретились. Переверни, давай посмотрим задание.

Мы вышли из Стариковского приюта, широко улыбаясь.

– О господи, я надеюсь, Эш не подумает, что мы… – начала я.

– Честно говоря, Грейс, она же все это и подстроила.

– Но не это.

– Ну мы не обязаны рассказывать ей все.

Пройдя полквартала, я остановилась.

– Полная откровенность?

– Всегда.

Я опустила глаза:

– Я ведь чуть не сделала аборт.

Он посмотрел на меня:

– И что тебя остановило?

– Я просто не смогла. – Мои глаза снова наполнились слезами.

– Не надо плакать. У нас такой счастливый день – самый счастливый для меня за очень долгое время. – Он поцеловал меня.

– Я знаю. Я так рада, что решила все правильно.

– И я, – тихо сказал он, увлекая меня по улице.

Мы нашли Эш с Тати возле какого-то здания.

– Идите скорей, тут так классно! – закричала Эш.

Мы вошли, и только тут я поняла, что это галерея. В ней стоял мужчина в костюме. Тати представила его как владельца.

– Он разрешил Эш вывесить здесь фотографии, и они так понравились ему, что он хочет сделать из них выставку на два месяца.

В изумлении я обернулась вокруг. Везде висели фотографии нас с Мэттом. Они были увеличены и профессионально обрамлены. На первой, цветной, я играла на виолончели в нашей старой комнате – я никогда раньше ее не видела. Под ней была подпись на маленькой табличке: «Грейс в цвете». Я заплакала счастливыми слезами.

– Господи, Эш, это так прекрасно…

Мэтт тоже расчувствовался; он не мог вымолвить ни слова. Мы оба обняли Эш и ходили так по всей галерее, разглядывая и вспоминая, восхищаясь талантом Мэтта и наблюдая за его реакцией на фотографии, каждая из которых была для него ценна. Вскоре плакали уже все, включая Тати.

Когда мы вышли и стояли толпой у двери, Эш сказала:

– Осталось только одно место. Я должна оказаться там первой, дайте мне несколько минут.

– А подсказка?

– Нету. Это сюрприз, – ответила Эш.

Мы все обнялись, и Тати пошла посадить Эш в такси. Обернувшись, она крикнула нам:

– И больше никаких слез!

– Хорошо, детка! – отозвался Мэтт.

Проводив Эш, Тати подошла к нам и уперла руки в бока.

– Послушайте меня. Малышка долго планировала все это. Я говорила ей, что это не лучшая идея, и она обещала, что, если не все получится, как она хочет, она не будет расстраиваться.

– Ты про что, Тати? – спросила я.

– Я обещала ей не рассказывать. – Она повернулась к Мэтту: – Я уж не знаю, что дальше будет с вашей небольшой придурочной семейкой, но я хочу кое-что сказать тебе лично. Ты же видел, как я управляюсь со смычком, да? – Мэтт завороженно кивнул, не переставая улыбаться. – Так вот, дружок, я засуну его тебе сам-знаешь-куда, если ты обидишь хоть одну из моих девочек.

Он тут же обхватил ее за плечи и обнял.

– Никогда. Они мои девочки тоже, – тихо сказал он.