Ольга Арнольд - Конец ток-шоу

Для пущей убедительности он нажал пальцами на мою сонную артерию. То есть тогда я этого не знала, но догадалась уже впоследствии, когда у меня появилось время подумать; а в тот момент все поплыло перед глазами, и сама я тоже поплыла куда-то.

Было даже довольно приятное ощущение - не думать, не сознавать, что ты сейчас умрешь, но тем страшнее оказалось возвращение к действительности.

Теперь он тряс меня за плечи:

- Ну, где же записи? Отвечай, мерзавка!

Он перешел на «ты» - значит, скоро убьет, промелькнула у меня абсолютно нелогичная мысль. Мое единственное спасение - потянуть время. Он не разделается со мной до тех пор, пока не выяснит, где я записала свои подозрения, или не убедится в том, что я блефую. Господи, ну пусть хоть кто-нибудь сюда зайдет! Пусть! Я, как назло, велела себя не беспокоить, но все равно велика вероятность, что кому-нибудь я понадоблюсь… Выиграть время, любыми путями - выиграть время! Я пошатнулась, будто теряя сознание, схватилась за горло и просипела:

- Воды… воды…

На этот раз он не стал меня трясти, просто схватил за руку и вывернул ее в локте. Это был болевой прием; от дикой боли я закричала, но он придушил мой вопль в самом начале, прикрыв рот ладонью. Подождав немного, он совершенно спокойно спросил:

- Ну как, это лучше, чем вода? Пришла в себя? Теперь говори, а то будет хуже.

Куда уж хуже? Он был спокоен; по-видимому, он не наслаждался моими муками - просто заметал за собой следы. Он согласен был отправить меня на тот свет легко и без терзаний, ему вовсе не правилось меня пытать, просто я мешала ему нормально жить.

Нет, он побыл убийцей по призванию, он почти против воли вынужден был убирать тех, кто стоял у него на пути.

- Информация… на дискете… - прошептала я.

- Какой дискете?

- Она у меня внизу, в папке со сценариями.

- Как я ее найду?

- На ней написано: мое ток-шоу.

- А ты не врешь, стерва?

- И еще… и еще на винте компьютера…

- Какого еще компьютера? - терпение его явно подходило к концу.

- У меня дома… мой ноутбук… - пролепетала я голосом умирающей.

Его глаза сузились, и я поняла, что наступает решающий момент. Я опередила его на какую-то сотую долю секунды; собрав все свои силы, я одновременно лягнула его в причинное место коленкой и укусила за руку, тянувшуюся к моей шее. Он вскрикнул от неожиданности и согнулся пополам; в это мгновение я вывернулась и бросилась к двери. Но он оправился слишком быстро, подставил мне ногу, и я упала. Однако в лежачем положении я оставалась недолго - Овечкин пребольно схватил меня за плечи, поднял и не нашел ничего лучшего, как быть меня головой об стенку. При этом он изрыгал такие инвективы, которых мне слышать еще не доводилось; впрочем, его ругань доходила до меня сквозь какую-то глухую пелену.

Я уже была вне этого всего, и боль тоже существовала отдельно, она была вне меня. Я проиграла и понимала, что сейчас умру. О чем думают люди перед смертью?

О боге? Или, как утверждают некоторые, у них вся жизнь проходит в единый миг перед глазами? Ничего подобного со мною не было. Промелькнула какая-то обрывочная мысль о том, что жаль умирать так рано, жаль оставлять Марка и Глашу - это было скорее даже чувство, невнятный образ… И очень глупо, что последнее, что я слышу в жизни, - это гадостная похабщина, безобразный мат…

Его руки сомкнулись у меня на горле… И вдруг он отшвырнул меня в сторону и резко обернулся. Я отлетела к стене и, падая, ударилась виском об угол своего собственного шкафчика, на этот раз уже левым. Однако сознания не потеряла, хотя картина, которая предстала у меня перед глазами, показалась мне галлюцинацией: на пороге комнаты отдыха стоял Майк, наш юный осветитель, и в руке у него был пистолет - большой, а отнюдь не игрушечный - и направлен был прямо на Овечкина.

Но это оказалось не галлюцинацией. Или, если галлюцинация, то не только зрительная, но и слуховая. Потому что Майк срывающимся, мальчишеским голосом приказывал:

- Оставь ее, паскуда!… Мордой к стене, руки за голову, ноги расставить!… Шевелись, а то вышибу мозги!

- Каким образом Майк оказался в нужном месте и в нужное время? - пытала я Сергея на следующий день.

Мы с ним сидели на Петровке, в холодном неуютном коридоре, где ждали капитана Филонова.

Мне нужно было подписать протокол и ответить еще на какие-то вопросы, но доблестного капитана куда-то вызвали. Я давно отвыкла от казенных обитых дерматаном стульев, сидеть на которых было страшно неудобно. Долгое ожидание скрашивал лишь наш разговор, который был гораздо интереснее для меня, нежели для моего спутника.