Дж. Хасс - Я вернулся за тобой

Кивок. Знаю, что поцелуй — это неправильно, но сейчас он не чувствуется неправильным. Он чувствуется правильным во всех смыслах.

— Ладно, — шепчу я ответ.

— Николу отдали, когда ей было шесть. И Джеймс был тем, кто передал ее, — Винсент наблюдает за моей реакцией, но все что я могу, — это смотреть ему в глаза. — Один знал, что он никогда не получит свое обещание, так что попросил Джеймса отдать ему свою сестру.

— Но… он сказал мне, что его мать и отец отдали ее. Он сказал мне…

— Он солгал, — прерывает он. Вот насколько могущественное это заявление. — Он много лжет, Харпер. Даже тебе. Особенно тебе. Он и себе тоже лжет. Блокнот был ложью, Харпер. Вымышленным, фальшивым мирком, в который он заставил себя поверить… потому что он не мог справиться с правдой.

Последние несколько слов слетают с уст мягко. Почти шепотом.

— Какой правдой, Винсент?

Он пялится на меня. Вероятно, обдумывая — настало время сказать правду или солгать. Затем он тяжело вздыхает, и я знаю, что сейчас последует правда.

— Правдой о том, что он получил то, что просил. Он выбрал ту жизнь, и получил все, что к ней прилагается.

— А его сестра? Какая правда о ней?

— Джеймс передал свою сестру, чтобы выплатить свой долг. Это секрет номер один, и я жду свой поцелуй, — Винсент наклоняется и касается моих губ своими. Мягко. Как и его слова. Нежно. Как и его прикосновение. Они не требовательные и не жесткие. Словно он просит прощение. — Ты не хочешь Джеймса. Ты хочешь Винсента.

Я отталкиваю его от себя и качаю головой.

— Он должен был знать, что о ней позаботятся. Что Один позаботится о ней.

Винсент пытается улыбнуться, но тщетно, так что он отламывает еще один кусочек вафли и скармливает его мне. Я медленно жую, пытаясь выяснить, что мы здесь делаем.

— Ты хочешь больше?

— Да, — отвечаю я. — Если есть больше, я должна знать.

Он выпячивает подбородок немного вперед, будто это задевает его. Уверена, он рассчитывал на то, что вобьет клин между мной и моей любовью к Джеймсу, но это не может быть концом истории. Должно быть больше.

— Мне нужно услышать все, — произношу я. — Если все это было ложью, тогда мне нужна правда. Я не могу принимать решение, полагаясь на вранье.

— Я это знаю, — начинает он, снова глядя на еду. — Поэтому я здесь.

— Значит, расскажи мне остальное.

— Один тренировал ее драться. Он учил ее убивать. Учил лгать, красть и обманывать. Он превратил ее в одну из нас. Но прежде чем все это случилось, маленькую девочку нужно было успокоить. Ее вырвали из дома. Оторвали от семьи. Она ничего не делала, кроме как плакала неделями. Месяцами. И Джеймс был тем, кто привел ее в норму.

— Как? — Я рисую картину этой потерянной малышки, плачущей по своей семье, запертой где-то в темном и страшном месте.

— Он солгал ей, Харпер. Он лгал ей годы и годы. Говорил ей, как она отправится домой и увидит семью. Говорил, что она будет жить, как принцесса, если подчинится. Говорил все, что хотела услышать маленькая девочка.

— Сколько было Джеймсу, когда он сделал это?

Винсент пожимает плечами и, предположительно, считает годы.

— Это началось в шестнадцать и продолжалось, пока ему не исполнилось восемнадцать или девятнадцать.

— А затем в один прекрасный день мы с Николой встречаемся? Именно с ней?

Винсент пялится на меня, но ничего не говорит.

— Потому что, как по мне, выглядела она нормально. По факту, она говорила, словно самовлюбленная богатая девочка. Ты сказал, что она — наемник. Ей хорошо, полагаю. Как и Нику. Как и Джеймсу. Это просто работа, Винсент. Это то, что они всегда нам говорят? У всех в Организации есть задание. У меня есть задание. Я должна выйти за тебя и родить детей. Ты хоть спросил меня, хочу ли я детей? Что если я не хочу ходить на совещания директоров? Что если я хочу быть морским биологом? Или кинологом? Может, я бы предпочла быть кем угодно, только не этой девочкой, сидящей в этой тупой, похожей на ресторанную, кухне. Может, жизнь Николы лучше, потому что она наемник. Ты вообще спрашивал ее? Может, Джеймс сделал правильную вещь, отняв ее у той нечестивой матери. Ты хоть думал об этом?

Я пялюсь на него, и он улыбается, наклоняясь для поцелуя.

— Ты, и правда, рыба-лев, ты знаешь это? — А затем его язык скользит в мой рот, а его руки тянутся к моему затылку, удерживая меня на месте. Я открываю рот для него, отвечая на его просьбу, он стонет и обхватывает меня обеими руками. Подвигает табурет ближе к себе, скользя одной рукой вниз, чтобы сжать мою задницу, а второй крепко удерживая меня за затылок. — Я хочу тебя так чертовски сильно. Хочу перевернуть тебя и трахнуть прямо сейчас.