Анна Кувайкова: Несчастье на полставки (СИ)

— Логично. Но ты — корыстная задница, ты в курсе?

— Я тебе уже говорил, Анастасия, — довольно ухмыльнулся тот. — Не нашлась еще та девушка, которая меня перевоспитает. Меня же самого все полностью устраивает.

Вот и как прикажете на это возразить?

Хотя, не слишком-то я об этом всё думала. Спрашивала чисто так, для проформы, чтобы хоть чем-то занять мысли и попытаться не сойти с ума от волнения. Только паника, только хардкор!

Всю дорогу я нервно кусала губы, хваталась за телефон и убирала его обратно, шкрябала ногтями по дверной обшивке, постукивала ногами — короче, нервничала всеми доступными способами. И ни разу, ни разу! У меня не возникла мысль о том, что меня шикарно разводят.

Это было бы нормально для Макса, у которого все средства хороши что по части баб, то и по части работы. А вот для Андреева, тем более для его мамы, которая в своем единственном сыне души не чает, это слишком низко! Да и не решился бы Ромашка после всего, что между нами случилось.

Не буду врать, подозрения в самом нехорошем у меня были. Особенно после того, как Макс на мой вопрос нехорошо ухмыльнулся и ответил в духе «сама все увидишь»! Но их я отринула, как надменная барышня старый пирожок от влюбленного в нее трубочиста. Снова себя накручивать, чтобы сорваться потом, не было никакого желания!

Вот только волноваться меньше я все равно не стала. И когда мы, наконец, примчались на другой конец города, в тот самый элитный поселок посреди почти деревенской глуши, я уже готова была разорвать руками любого дракона и уверовать в Белых ходоков, высунувшихся из-за ближайшего забора.

Словом, я навоображала себе такого, что не могло присниться даже многоуважаемому автору Игры Престолов!

Да о чем тут говорить? Я даже не остановилась ни на секунду, чтобы погладить своего Малыша, мирно сосуществующего с охранными доберманами семейства Андреевых. Я даже не видела, пошел ли за мной Макс, и какими глазами на меня смотрела охрана. Я бы, наверное, снесла бы все двери, если бы они были закрыты!

Но, к счастью, меня ждали. Я успела только мимоходом кивнуть Ромкиному отцу, махнуть рукой его матери, и дальше на крейсерской скорости сбежать по ступеням на второй этаж. Чтобы потом резко притормозить перед дверью нужной мне спальни, хватаясь за ручку трясущейся рукой и облизывая пересохшие от волнения губы.

Каюсь, заходить было страшно.

Я ожидала увидеть самое ужасное. Кошмарные язвы, уродливые синяки, обезображенное лицо, свежие ссадины и шрамы, прикроватную тумбочку с кучей лекарств… Заходить было действительно страшно. Но и тянуть я больше не могла, изводя себя чересчур богатой фантазией и практически животным страхом за любимого человека.

Набрав воздух в грудь, собрав в кулак всю свою решимость, я, наконец, дернула за ручку и тихонько вошла. Тихо-тихо, практически на цыпочках! Напряженно осмотрелась вокруг, чувствуя, как закладывает уши от судорожно колотившегося сердца…

И, на выдержав, негромко рассмеялась, приложившись лбом о косяк, увидев, наконец, неизлечимого больного, прикованного «страшной» болезнью к кровати.

Нет, Макс меня не обманул. И Ромкина мама тоже. Этот мятный грибочек действительно был прикован к кровати коварным недугом, и вряд ли в ближайшую неделю, а то и две будет способен выйти из дома. И теперь я прекрасно понимаю, почему многозначительно давил лыбу мой бывший боссушка, и почему сам Ромка, мирно спящий сейчас, в строгом порядке отказывался ехать куда-либо, да еще запретил матери звонить мне.

А знаете, почему? Да потому что этот уникум, этот упрямый барашек, это чудушко в зеленую крапинку… умудрился в свои неполные тридцать лет где-то подхватить ветрянку!!

Судьба… ну, ты знаешь, кто ты такая, да?

Продолжая посмеиваться над всем в целом и собой в частности, я тихо прошла и аккуратно присела на край кровати, стараясь не разбудить Ромашку. А потом, не выдержав, все-таки коснулась кончиками пальцев его раскрашенного лица, так и не сумев перестать улыбаться. В таком возрасте эта детская болячка не смертельна, но очень опасны ее осложнения и последствия.

И всё-таки, это была капля, по сравнению с тем морем ужасов, что я себе успела представить. И хотя больше тянуло ржать, чем плакать, я, наконец, поняла, как же все это было глупо…

Только страх его потерять помог осознать, как он мне на самом деле нужен. И что он — гораздо важнее всяких там нелепых обид. В конце концов, оба хороши. Он молчал, я молчала… Вот так бы и разошлись, из-за собственной глупости!