Кира Шарм - Безбашенный

— А вот это ты зря, — авторитетно и совершенно неожиданно заявляет Шиманский, так, что сигарета чуть не выпадает у меня изо рта. Это — он-то? Самый из нас приличный, надежный, как скала, и с недавнего времени — не просто примерный семьянин, а даже отец семейства? Охренеть, — что же там за девчонка такая-то, а? — Будь я на твоем месте, то присмотрелся бы!

Ого! Я окончательно охреневаю, — там точно что-то невероятное быть должно!

— Хотя бы для того, чтобы Карина задвинуть! — ржет Бурин, одобрительно похлопывая меня по плечу. — Блин, да у нас еще ни разу не было, чтобы двое за одну соревновались, а? Даже не знаю, на кого бы вот поставил!

— А ставки делать — обязательно, — радостно кивает Андрюха. — Я от нового байка вот совсем не откажусь! Да еще так на халяву!

— Эх, черти, — да что же там за красавица такая, что всем вам мозги уже перевернула?

Оборачиваюсь, — и замираю.

Ноги приросли к асфальту, а сигарета таки выпадает из моего рта.

Даже глаза обеими руками тру, — потому что надо же убедиться, что это не галлюцинация, не мерещится мне, как было в первые недели!

Но — нет. Все остается на месте. И мир не качается вокруг меня.

Это она.

Те же черные, как смоль, сумасшедшее густые вьющиеся волосы.

Те же синие глаза, огромные, на пол лица.

И сумасшедшие, безумно нереальные алые губы, которым не нужна никакая краска и помада, потому что она просто ярче всех красок от природы.

Рот сразу же будто наполняется тем самым вкусом этих крышесносных, сумасшедших вишневых губ. Вишня с корицей, у меня всю жизнь, наверное, будет рвать крышу от этого запаха и вкуса.

Она. Мира.

Та самая, которую я встретил на Побережье во время отдыха.

С которой провел самую безумную неделю в своей жизни и не мог от нее оторваться даже на секунду.

Которая свела меня с ума так, что сердце болезненно дергалось при одном звуке ее имени и от глаз которой мир поменял краски.

Которая уехала, не сказав мне ни слова. Ни адреса, ни фамилии, ничего. Оставив лишь короткую записку на подушке в моем номере.

«Прости. Ты лучшее, что было в моей жизни, и эти дни я запомню навсегда. Спасибо, что ты есть, что был. Прощай. И не ищи меня. А лучше — забудь. Мира.»

Из-за которой мир покачнулся белым туманом перед глазами — в них будто насыпали битого стекла и я, наверное, с час пялился на этот проклятый клочок бумаги, до сих пор лежащий в кармане моей рубашки как единственное, что от нее осталось. Смятый клочок, хранящий бледный отголосок ее запаха.

.

Который я тысячи раз прижимал к своему лицу, к своим губам, — после того, как облетел, как сумасшедший, все Побережье, так и не найдя ее.

У меня не было ничего! Ни фамилии, ни адреса, да, черт, я даже не знал, из какого она города!

Ничего, кроме щемящей боли внутри, как будто бы из меня вырвали сердце, не забыв миллиард раз прокрутить при этом внутри ножами, этого гребанного клочка бумаги, на который я, блядь, чуть не молился, потому что он хранил частичку тепла ее рук, и сумасшедший ее запах, сводящих меня с ума воспоминаний о той неделе, которую мы провели вместе.

Даже смотреть ни на кого после этого не мог, не то, что не вставляло, а каждая другая казалась каким-то инородным предметом, и находится с ними рядом казалось просто каким-то ненормальным и нелепым.

Блядь, я все равно ведь не терял надежды!

И после того, как вернулся и снова окунулся в водоворот привычной жизни, пользуясь тем, что на радио у меня своя программа, каждое утро начинал с одной и той же фразы, которая голосом и мольбой разлеталась по всей столице.

«Доброе, доброе, доброе утро, — город, дети, влюбленные и разочарованные, занятые и те, кому сегодня никуда не нужно! Пусть ваше утро будет красочным, а день счастливым! Доброе утро, Мира, — самая прекрасная девушка из всех, кто когда-либо отдыхали на Побережье, особенно — этим летом! Я все еще тебя ищу и помню! Набери меня, если ты слышишь!»

Каждое утро, — одни и те же слова.

Каждое утро — одна и та же надежда.

И слишком много вопросов.

Почему?

Ведь то, что я видел в ее глазах, — что угодно, только не маленькая, пустая интрижка! Мне ли не знать, мастеру по мимолетным романам!

А в ее глазах было то… Что заставляло мое сердце вздрагивать и дергаться на ниточках. Она любила — это видишь, когда любишь сам и когда, как в отражение, смотришься в любимые глаза. Это всегда знаешь, и даже говорить не нужно. Потому что даже дышат иначе, когда любят. И даже сердце тогда стучит по-другому.