— Хоть бы вы с Танькой детей завели! — в сердцах воскликнул Баринов, впрочем, понимая, что броню никифоровского равнодушия вряд ли можно чем-то пробить. — Или ты и на такой подвиг не способен?
— Какой из меня отец? — пожал плечами Сергей, и не думая поддаваться на провокацию.
— Это точно, что никакой, тебе ж памперсы менять — и то не доверишь! — не унимался Олег.
— Так ваша дочь меня потому и полюбила, сердобольная она, жалеет убогих, — принялся откровенно юродствовать Никифоров.
— Шут гороховый, — с отвращением бросил Баринов, сворачивая бесполезный разговор.
И позже, вечером, беседуя с дочерью, Олег Эдуардович не понимал только одного: почему его Татьяна, такая умная, такая ослепительно красивая, цепляется за подобное ничтожество и до смерти боится его потерять?! После встречи с Разбежкиной она была просто сама не своя. Маленькая Надя, похоже, не выходила у нее из головы:
— А вдруг Сережа узнает, что она его дочь?! Он же уйдет от меня! — Татьяна металась по гостиной, не находя себе места.
— От тебя уже в глазах рябит, — поморщился отец. — Сядь, успокойся. Куда он денется, Сережа твой драгоценный, от такой шикарной жизни? От добра добра не ищут.
— Я должна родить. Срочно, — не унималась Татьяна, не способная воспринимать никаких доводов рассудка и одержимая одной-единственной мыслью.
— А вот ребенок, дорогая моя, еще никого нс останавливал, — резонно заметил отец. — Взять вот хотя бы твою собственную мать: захотела — развернулась, и только ее и видели. Ты же совсем маленькой была, но она на это не посмотрела. Лучше подумай, что твоя дорогая подружка знает про нас с тобой, прозондируй почву на всякий случай. После всего, что мы с ней сделали… возможны всякие варианты.
— Попробую. — Татьяна с глубоким вздохом прижалась к отцу.
— Спит? — улыбнулась Вера, когда дочь, уложив Надю, вошла на кухню.
— Без задних ног, — улыбнулась та. — У Гали в комнате. Она от Гальки-то прямо не отходит. Дети чувствуют, когда их любят. Я с ней говорила — бедная, бедная, своего-то так и не довелось родить. А Горин каков! Он же тогда меня на жалость взял, мол, у нас с Галей скоро будет ребенок, как же малышу, без отца? А лотом на радостях как-то позабыл сообщить, что никакого ребенка не будет. Да плевать на него, только Галю жалко… Или вот взять Таню Баринову: тоже счастливой себя не чувствует.
— А у этой-то какая беда? — неприязненно и даже с некоторым ожесточением спросила Вера Кирилловна.
— Она не может забеременеть, как ни старается. Боится, что ее муж из-за этого бросит. Ой, надо было ей сказать, чтобы вместе с мужем к врачу-то и сходила, вдруг проблема в нем, а вовсе не в ней? Может, это у него дети не получаются?
— У него как раз дети очень хорошо получаются! — вырвалось у Веры Кирилловны, которая просто больше не могла сдерживать себя. — А твоей подружке разлюбезной — поделом, так ей и надо!
— Что? — совершенно ничего не понимая, спросила Таня. — Мама, почему ты так говоришь?!
— Потому что ее муж — Сергей! — почти выкрикнула Вера и осеклась, глядя, как мгновенно изменилось лицо дочери — стало чужим и жестким.
— И ты знала? Все это время — знала?… — тихо произнесла Таня, не сводя с матери потемневших глаз. — Ты, самый мой близкий, родной человек?
Вера Кирилловна тяжело опустилась на стул:
— Знала. И на свадьбе у них была. Все Рыбкины там работали, вот и я тоже… — Танечка, послушай…
— Так… Горин подставил — черт с ним. Жених предал — и такое бывает, можно пережить и забыть. — Таня покачала головой, с трудом сдерживая слезы гнева. — Но чтобы еще и мать…
И как там, на свадьбе, погуляла? Весело было? Жених остался доволен?
— Танечка, — у Веры Кирилловны затряслись руки, — ну откуда мне знать, я же почти все время на кухне была, я работала там, честное слово!
— Какое уж теперь может быть честное слово от тебя! — отрезала дочь и резко отстранилась, когда Вера потянулась обнять ее. — Никому нельзя верить! Я одна — против всех!
— Таня, нет! — умоляюще произнесла Вера. — Страшное говоришь!
— Уйди лучше, — сквозь зубы процедила Таня, — Оставь меня в покое. Я хочу побыть одна!
«Что я наделала?! — Вера Кирилловна всю ночь ворочалась без сна и была не в силах сомкнуть глаз. — Не надо было ничего Тане говорить! Или надо? Ну хорошо, я бы смолчала, а она все равно бы очень скоро узнала правду, только от чужих людей — что, лучше было бы? Но как же теперь она… мы…» — Пожилой женщине казалось, что исправить уже ничего невозможно.
Читать дальше