Джози Силвер - Две жизни Лидии Бёрд [litres]

Так и есть. В эти дни все кажется происходящим впервые. Я впервые жарю бекон без Фредди, ем прямо со сковородки, не кладя на хлеб. Впервые сплю одна в нашей кровати. Впервые пришла в паб как подруга того бедняги, который погиб в аварии. Могла ли я ожидать подобные «первые разы»?

– Мило со стороны Рона, – бормочу я, придвигая поближе к себе уже наполовину пустой бокал.

Надо пить помедленнее.

Потом открывается дверь, и входит Джона Джонс, с головы до ног в черном, и его темные волосы растрепаны, как всегда. Я ничего не могу с собой поделать: внутри у меня все переворачивается, когда я вижу его одного, как будто герой мультика дятел Вуди остался без своего вечного противника грифа Базза. Джона останавливается, чтобы поговорить с парнями у автомата, кладет руку на плечо Деккерса, потом направляется к бару, поворачивается в нашу сторону, постукивая картонной пивной подставкой по краю стойки, пока Рон наливает ему пинту, рассеянно улыбается. И вдруг улыбка соскальзывает с его лица, когда он наконец узнает меня. Очевидно, Джона тоже испытал нечто вроде удара в живот при виде пустого места рядом со мной, и тут же его охватывает неловкость. В последний раз я видела его на похоронах, и оба мы едва держались на ногах. Теперь он выглядит лучше, но его пальцы непроизвольно тянутся к зажившей ране над бровью. Не знаю, должна ли я встать и поздороваться с ним, так что остаюсь приклеенной к своему табурету. Он тоже вряд ли понимает, что ему делать, и это глупо, поскольку мы знакомы с двенадцати лет. А это больше половины нашей жизни, и все равно мы просто таращимся друг на друга через паб, как настороженные львы, пытающиеся понять, к одному ли прайду они принадлежат.

Джона берет кружку и разом проглатывает почти треть пинты, бормоча благодарность. Рон тут же доливает пива без каких-либо комментариев. Я испытываю облегчение, когда муж Элли невольно сбивает напряжение: приветствует Джону перед тем, как привести его к нам. Дэвид садится рядом с женой, а Джона наклоняется, чтобы чмокнуть в щеку сначала Элли, а потом меня; его теплая рука ложится на мое плечо.

– Привет, – говорит он, занимая табурет с моей стороны стола. Джона такого же роста, как Фредди, но он стройный и худощавый, в нем нет мощи игрока в регби, рядом с другом он все равно что пантера рядом со львом. – Много времени прошло…

Я могла бы назвать ему точное количество дней, прошедших после похорон, но вместо того вожу пальцем по краю пластиковой столешницы, лишь ухудшая положение.

– Да.

Он снова глотает пиво и ставит кружку на стол.

– Как ты вообще?

– В порядке, – говорю я.

Все слова выскочили из головы. Джона слишком тесно связан с Фредди, и я просто не знаю, как держаться с ним сейчас. Дэвид показывает Элли что-то в своем телефоне. Скорее всего, хочет дать нам с Джоной нечто вроде уединения.

– Я звонил.

– Знаю, – неловко киваю я. – Просто не чувствовала… не могла…

– Все в порядке, – быстро отвечает он. – Я понимаю.

Я не говорю ему, что, вероятно, не понимает, поскольку знаю: он один из тех, кому больше всего не хватает Фредди. У Джоны и семьи-то нормальной нет. Наилучшими друзьями его матушки всегда были бутылки, а его отец был чьим-то еще мужем. У него не имелось братьев и сестер, которые разделили бы с ним ношу, не было домашнего уюта, к которому стоило бы стремиться после школьных уроков. Я все это знаю без подробностей, скорее от Фредди, чем от самого Джоны. В детстве он невнятно объяснял отсутствие его матери на родительских собраниях, а став взрослым, вообще никогда не упоминал о родителях. Фредди был для него единственной реальной заменой семьи.

– Но ты справляешься? – спрашивает он.

Между нами повисают невысказанные слова, пока Джона поправляет слишком длинные волосы, прикрывая шрам.

– Не расползаюсь по всем швам на людях, – пожимаю я плечами, – а это, поверь, вроде как улучшение.

Я слышу в собственном голосе легкое «мое-горе-потяжелее-твоего-будет», это тон укора; и это несправедливо. Он смотрит вниз и потирает обеими руками колени, тревожно, нервно, а когда снова обращает на меня темный беспокойный взгляд, я ощущаю, что Джона готовится что-то сказать, и спешу его опередить.

– Извини, – говорю я, вертя в пальцах ножку бокала. – Похоже, я утратила способность к болтовне. Не обращай на меня внимания.

Он вздыхает и качает головой:

– Не волнуйся.

Ох, как все это ужасно и неловко! Джона снова постукивает картонным кружком по столу, это нервный ритм. Он музыкален до мозга костей; сам выучился игре на пианино и невесть на скольких еще инструментах. В детстве это было его главным увлечением. Фредди вообще не интересовался музыкой, за исключением одного короткого лета, когда вдруг решил, что должен стать рок-звездой. Но это прошло так же быстро, как началось, и все же время от времени он забирался на чердак к своей старой электрической гитаре и несколько минут воображал себя Брайаном Мэем.