Кейси Уэст - Любовь, жизнь и далее по списку

– Правда? Не припомню, чтобы я читала на дереве. Хотя, наверное, лучше места для этого и не найти.

– Теперь я только вяжу здесь. – Он слегка пнул зеленый шоппер, который лежал прямо у его ног.

– Вы вяжете?

– Да.

– Я никогда не пробовала. Что вы сейчас делаете?

Он потянулся вниз – к моему удивлению, почти без усилий – и поднял сумку. Внутри была разноцветная шапка, почти готовая на вид.

– Вот это.

– Это трудно?

– Сначала – может быть. Но с практикой становится проще.

– Как и почти все остальное.

– Именно.

У меня в кармане зазвонил телефон, и я посмотрела на экран. Купер.

– Подождите секундочку, – попросила я Человека-Дерево. Почему я его еще не узнала его имени?

Я ответила на звонок и попросила Купера:

– Подожди.

Потом спросила у мужчины в цепях:

– Как вас зовут? В голове я называю вас Человеком-Деревом.

Он рассмеялся.

– Меня зовут Ланс.

– Ланс. Я Эбби. Хорошо, секундочку.

Куперу я сказала:

– Привет.

– Кто этот Ланс? – спросил он.

– Мужчина, который прикован к дереву.

– Ты тусуешься с Человеком-Деревом?

– Да. Я сижу здесь на ветке.

– Вау.

– Ага.

– Так ты остаешься там?

– Да.

– Надолго?

– Пока не закончится время бульдозеров.

– У бульдозеров есть свое время?

– Думаю, они работают только днем. Пора бежать. Я занята набросками. – Я повесила трубку, пока он еще даже не успел ответить. Бывало ли когда-то, что я вот так прерывала разговор с Купером? Мне сразу захотелось перезвонить ему и убедится, что он не обиделся, но я сдержалась. Мне действительно нужно было закончить наброски. Перезвоню ему позже.

Следующие полчаса я сидела на ветке, делая зарисовки, а Ланс в это время вязал. Впервые за долгое время я чувствовала, как творчество отзывается напряжением в плечах. Напряжением от предвкушения. Счастливая и умиротворенная, я не собиралась останавливаться.

После кроны я сосредоточилась на дюймовом участке коры – мне хотелось воссоздать на листе его увеличенную версию.

Когда рука заболела, я сделала паузу, чтобы размяться.

– Какие истории были связаны с эти деревом? – Мой вопрос пронзил тишину.

– Мой брат упал с вон той ветки и сломал руку. – Он указал на ветку повыше.

– Костям следовало бы быть прочнее, раз именно они наша опора.

– Согласен. Иногда кажется, что мы очень хрупкие создания.

На стволе дерева, на уровне глаз, я заметила вырезанные инициалы.

– А что это? Одно начинается на «Л». Это вы?

Он ответил, не отрываясь от вязания:

– Мой первый поцелуй.

– Прямо здесь? Я сижу там, где случались памятные события вашей жизни.

– Об этом я вам и говорю.

– Знаете, сегодня, когда приду домой, я напишу внушительное письмо… – Я замолчала. – На телевизионный канал? Мэру?

– Вам не нужно этого делать.

– Я знаю, что это не мое дело, и я не могу сидеть здесь с вами месяц или больше, но у меня получаются отличные внушительные письма.

– Сколько внушительных писем вы написали?

– Ладно, признаю, это будет первым, просто хотелось звучать убедительно.

Он улыбнулся.

– Вы меня убедили.

Я откинула голову назад и снова всмотрелась в дерево, простирающееся вверх.

– Думаю, я понимаю, что заставило вас пойти на это, – сказала я. – Вы не против, если я нас сфотографирую?

– Конечно нет.

Я приподняла камеру и сделала снимок: я на ветке, и Ланс прямо подо мной. Я решила, что прикреплю фотографию к письму папе, но был еще человек, который должен ее увидеть. Эллиот.

Я: «Приковала себя к искусству».

Он: «Ты приковалась к тому дереву?» – почти тут же ответил он.

Я: «Не совсем, но я только что поняла, почему он это сделал, и вспомнила твою скульптуру – ту, за которую ты готов на цепи. Я по-прежнему хочу на нее посмотреть».

Он: «Тебе здесь рады в любое время».

Дома я пролистала блокнот со своими набросками и некоторые из них объединила на бумаге в дерево воспоминаний: поломанная ветка символизировала сломанную кость, две ветки, переплетенные в виде сердца, означали поцелуй, гравировка на коре увековечивала прочитанные книги. А снизу я нарисовала цепь. Цепь представляла Ланса. Для картины я использовала одно из самых больших полотен, и ветви дерева заполнили все его углы. Теперь я понимала, почему Эллиоту нравилось изображать деревья. Из-за их величия.

Но моей картине все еще чего-то не хватало. Я знала, что, каким величественным это дерево ни было, я бы себя к нему не приковала.