Брук Блейн: В лучшем виде (ЛП)

потому что она каждый раз ломала что–то, проходя мимо?

– Я должен был. И я сделал. Уже девять раз, но будь я проклят, если она не начинала плакать и рассказывать мне о том, как сильно маленький Джонни хочет играть в бейсбол в этом сезоне, и как маленькая Мария, на самом деле, хочет одну из этих детских духовок на свой день рождения, и что она не сможет себе позволить продолжать кормить их безглютенновым дерьмом, если потеряет свою работу, и мать твою, я просто не могу справиться с этим.

– Ох, милый. У тебя есть сердце.

– Конечно, есть. Хотя, не такое уж большое, поскольку я позволил уйти дворецкому,

но… – сказал я.

– Ну, иногда об этом тяжело помнить со всем этим новым жестоким отношением,

которое выплескивают по телевизору и в желтой прессе. Не помню, чтоб ты так… нервничал ,

когда мы встречались.

Истинная правда.

– Ну, тогда все, что требовал образ плохиша, – сексуальная девушка в моих руках. Но после своего открытия миру, я должен переосмыслить свой образ.

– Ну, образ дерзкого, маленького засранца подходит тебе.

Я фыркнул.

– Маленького?

– Ты прав. Огромного. Массивного. Самого большого, что я когда–либо видела…

– Достаточно.

– Ииии, думаю, достаточно ласк для твоего эго на сегодня.

– Со всей справедливостью, я не свое эго хочу приласкать, но ты сделала мое утро лучше, в любом случае.

– Фу. Езжай на свою встречу…

– Чтение сценария.

– Ага, чтение сценария, как хочешь. И постарайся больше никого не доводить сегодня.

Папарацци наблюдают, – пропела она.

Беглый взгляд в зеркало заднего вида сообщил мне, что она права насчет этого. Та же серебристая Хонда, которая преследовала меня с тех пор, как я выехал из своего района в

Беверли Хиллз, была на две машины позади моей, и, несомненно, там был, по крайней мере,

один парень, который снимал на камеру.

Охренительно.

– Кстати, – продолжила Шейн, – на TNZ миленькая фотка, где ты устраиваешь пробку на Хайланд и отмахиваешься от нескольких несчастных водителей позади себя средним пальцем. Шикарно, Эйс.

– Ублюдки. Это было две минуты назад. Я только что добрался до Бархам.

– Ты же знаешь, что они преследуют тебя, потому что все хотят одного.

– Ага, я знаю, что им нужно, – то же самое, для чего они преследуют меня уже год.

Ради первых публичных снимков меня с кем–то, после моего каминг–аута на пресс–

конференции. – Удачи. Этого не произойдет.

– Просто будь осторожен, пожалуйста.

– Всегда, – сказал я, и после завершения звонка, прибавил громкость на всю катушку на рок–песне и ударил по газам.

***

Никогда в своей жизни я бы не вообразил себя, идущим между павильонами студии

Warner Broth., по пути на свою первую голливудскую работу. Я, Дилан Прескот,

направляюсь прямиком на студию 16 для работы над фильмом. Это охренеть, как круто. И

вот я здесь. И должен признать, что очень нервничал. И не только из–за того, что попаду в фильм, я собирался сняться в нем с героем боевиков номер один в мире – с Эйсом Локком.

С Эйсом Локком, который боролся с ниндзя в «Последнем беспризорнике». С Эйсом

Локком, который спас линкор от погружения на дно, после трех поражений ракетой в первом

«Мятеже». И с Эйсом Локком, который снимался в каждой моей чертовски развратной фантазии. Да, именно с этим Эйсом Локком.

Когда я только приехал в ЛА три месяца назад, у меня не было намерений перейти к съемкам в боевиках. Я был доволен своей дорогой в модельном бизнесе, пока мой агент не прожужжала мне все уши о том, будто у меня лицо, которое любит камера. Казалось, это и ежу понятно. В смысле, я практически разделся догола на снимках, но когда она упомянула о съемках в фильмах и на телевидении, это сразу же привлекло мое внимание.

Поэтому, благодаря любезности счастливого случая, вот я здесь, иду навстречу своему будущему.

Я остановился посреди улицы, чтобы рассмотреть, что меня окружало. Культовая водонапорная башня WB, а слева экстерьер «Бруклинских Ночей», одного из моих любимых сериалов про копов. Экскурсионные трамваи, переполненные туристами. носились по улицам вдоль парковки. И все это подкреплялось огромным холмом, разделяющим Бербанк от

Голливуда.

Я чуть не ущипнул себя. Какого черта я здесь делаю?

Я сжал карту, которую мне выдали, и поправил плечом свой рюкзак, собираясь продолжить идти, когда визг шин ударил по моим ушам, с сопутствующим этому взрывом гудка. Я вздрогнул и повернулся, чтобы увидеть безумно–сексуальную Ламборджини,