Ульяна Гринь - Набросок скомканной жизни

— Твоя с сыром.

Ксюша забралась с ногами на диван и открыла коробку. Эм взял свою пиццу с острой пикантной итальянской колбасой и выругался — они даже не удосужились разрезать на кусочки! Сервис явно ухудшился со времени его последнего визита в Ростов-на-Дону.

Его гостья, совершенно не огорчаясь мелким упущениям пиццайоло, прошлепала босыми ногами на кухню и вернулась с ножом. Разрезав свои четыре сыра на четыре части, она повернулась к Эму:

— Порезать?

Свинчивая пробку с «доктора Джека», Эм кивнул. Девчонка забавляла и злила его. Какая непосредственность в жестах! Какая врожденная грация в движениях! Почему же он так злится на неё? Эм зажмурился, отпивая глоток любимого виски, и в мозгу ударило, как молотком по наковальне — это из-за возраста! Кстати, они еще не выяснили полностью вопрос возраста!

— Эй, ты, сколько тебе, в конце концов, лет?

Ксюша посмотрела на него обиженно:

— Сказала же уже!

— Соврала, да. Не ври взрослым! — Эм покачал головой, бесцеремонно разглядывая ее ноги. — Два года себе прибавила!

Ксюша поджала губы. Значит, он прав. Тринадцать. Блин, остановите планету, ему надо сойти!

— Козявка, — пробормотал он, жуя пиццу. Рот наполнился живым огнем, и Эм сделал долгий глоток другого огня. Одурение, наконец, пришло. А раньше ему требовалось почти три бутылки! Стареет. Успеть бы до начала стабильного алкоголизма нарисовать те самые тысячи великих картин, которые прославят его посмертно.

Ксюша любопытно спросила с набитым ртом:

— А ты музыку больше не ставишь?

— Какую ещё музыку? — расслабленно удивился Эм.

— Ну ту… На иностранном языке.

— Я её ставлю, когда рисую.

— А ты меня ещё будешь рисовать?

Непонятно, чего было больше в её голосе, — детского любопытства или женского кокетства. Эм покачал головой:

— Не знаю. Я не управляю этим. Или рисую, или нет.

— Аааааа, — разочарованно протянула девочка, приканчивая последний кусок пиццы. — Ладно, тогда вези меня на вокзал.

— Чего суетишься? — он почувствовал, как тяжесть сковывает веки, и встряхнулся. — Уже ищут тебя?

— А что ты себе думал? Что мы так, лохушки? — Ксюша выпрямилась, держа вещи в руках. — У нас и крыша есть, и смотрящий!

— Те в школу надо ходить! — он чуть повысил голос. — И мороженое с подружками лизать, а не чужие…

Он осекся. Даже говорить с ней на такую тему было стрёмно. Вот что значит воспитание!

Мобильник в сумочке опять зажужжал. Ксюша выронила туфлю и схватила его, прижала к уху. Видимо, Мурзик был недоволен больше, чем в предыдущий раз, потому что она кошкой зашипела в трубку:

— Да скоро уже! Все в порядке! Да, заплатил! Пиццу ели… Да иди ты! А что, ты мне прикажешь пешкарусом топать до вокзала? Ну вот и смотри, раз смотрящий! Всё, до скорого.

Эм слушал этот односторонний диалог с раздражением. И правда, девчонку ещё отвезти надо. А так не хочется ни вставать, ни вести машину. Вдохновение, а главное, виски истощили его. И уморили. Видно, Ксюша заметила его состояние, потому что, окинув Эма критическим взглядом, она поджала губы:

— Дай мне на такси.

— Да что ж ты ненасытная такая! — из последних сил возмутился он. — Сто пятьдесят баксов в кармане, можешь десятку на такси отдать!

— Мы так не договаривались, — нахмурила светлые бровки Ксюша. — И вообще у меня работа почасовая!

— А когда ты в машину села, сказала, что подельная!

— Я ж говорила, что тарифы на хате другие! Не зажимай, блинннн! — она с досадой села на диван. Эм взглянул на ее большие увлажнившиеся глаза, на сморщенный носик и закушенную пухлую губу, и обреченно потянулся за чистым листом бумаги.

Ксюша замерла, не дожидаясь приказа, и Эм, намечая овал тонкого личика, усмехнулся сам себе: за деньги она сделает все, что угодно. От сонливости не осталось и следа, и пальцы с зажатым в них карандашом без остановки сновали по бумаге.

Эм проснулся рано на рассвете. Потянулся и выпустил карандаш из руки. Лист бумаги, который он еще упрямо держал, засыпая, спланировал к дивану. Эм встал, разминая затекшие мышцы, и поднял его. Портрет девушки с большими грустными глазами, смотрящей косо из-под нахмуренных бровей, ошеломил его. Девушка была старше Ксюши лет на пять. Зачем карандаш так состарил её? Эм мог поклясться, что сам он ничего такого не желал.

Он поискал взглядом юную путану. В голове мелькнула мысль, что та сбежала, очистив его бумажник от наличности и кредиток. Но Ксюша мирно спала в углу дивана, приткнувшись попой к спинке и сложив обе ладошки под щеку. На миг Эм обрадовался, просто потому что увидел её, но тут же пинками прогнал радость из мыслей. Три наброска из пяти сделаны. Еще два. И, возможно, еще два для очистки совести, если вдруг заказчику не понравится. Значит, он должен выдержать это ходячее чудо по меньшей мере целый день. Если не два!